Приоткрыв слегка ворота сарая, он протиснулся внутрь, поставил ружье в угол. Небольшие окна пропускали не так много света, чтобы рассеять полумрак, но вполне достаточно, чтобы видеть.

Он отпер замок на двери маленького чуланчика, служившего когда-то для хранения хозяйственного инвентаря, а ныне ставшего просто свалкой всевозможного хлама, который недосуг вывезти и выбросить. Обычно, разумеется, чуланчик не запирался, но Ланге пришлось разыскать ключ к ржавому замку и запереть эту дверь. Впрочем, в старом каретном сарае и так никто не бывал, в особенности после того, что здесь случилось.

Дверь со скрипом распахнулась. За ней стоял крест — другой, но как и у прежнего креста, из обоих концов перекладины и из центра торчали длинные острые гвозди, вколоченные до шляпок с обратной стороны.

Ланге смотрел на крест, думая о брате. Какая же страшная перемена должна была произойти в сердце священника! И как готовил он свой крест — такой же, как приготовлен теперь для его убийцы! И каково ему было, уже истекая кровью из перерезанных вен, кинуться на острия гвоздей… Ланге думал о том, как с пробитыми ладонями, цепляясь слабеющими пальцами за перекладину, брат оттолкнулся от нее, чтобы всей тяжестью обрушиться на центральный гвоздь, пронзивший его шею…

Представив снова события той кошмарной ночи, Ланге отбросил последние колебания. С трудом он принялся вытаскивать крест из чулана.

Когда крест был установлен, Ланге запер ворота сарая и верхом выехал вслед охотничьей экспедиции.

Туман опустился внезапно… Нет, не опустился, а напал сразу со всех сторон. Он был белесым, плотным и глушил звуки. Кордин перестал слышать топот лошадиных копыт справа и слева, перекличку егерей, лай возбужденных собак. Он был один; и хотя он отлично знал, что люди совсем близко, не мог избавиться от ощущения тоскливого одиночества.

Охотничья тропа шла по самому краю лощины. Опасаясь, что лошадь может оступиться в тумане, Кордин спешился. Он решил переждать. Он надеялся, что этот странный туман, возникший так неожиданно, так же быстро и схлынет.

Вдоль тропы росли (вернее, боролись за жизнь) какие-то блеклые вялые цветы, отдаленно похожие на васильки. Кордин сорвал один из них, потом другой, растер в пальцах бледно-синий лепесток, распавшийся точно крыло бабочки. Как мало, подумал Кордин, мы смотрим в суете вокруг, да хоть себе под ноги. А вот ведь, оказывается, и такие цветы бывают. Любопытно, как они называются.

Сделав осторожный шаг назад к тропе, он наступил на круглый камень, скрытый прошлогодней листвой. Под ногой камень вдруг подался. Теряя равновесие, Кордин взмахнул руками. Тяжелое ружье потянуло его вправо. Он упал и покатился вниз по склону, в лощину по жухлой траве.

Спальня Елены больше напоминала сейчас больничную палату; да она и была превращена в больничную палату. Здесь было много белого цвета — все, что можно, было занавешено белым. Елена лежала в постели под белой простыней, на низкой скамеечке у изголовья сидел доктор Генрих Франк. За ширмой (конечно, тоже девственно белой) хлопотали сестры милосердия, сестра Мария и сестра Екатерина из госпиталя святой Анны. Сестрам не было известно, чьего ребенка ожидает Елена, но доктор Франк — он знал все. Он был бледен, сосредоточен, внешне спокоен. Хирургические инструменты поблескивали на подносе поодаль. Доктор Франк был готов к любому повороту событий, к любым осложнениям.

Начала схваток ждали с минуты на минуту. Доктор Франк не разговаривал с Еленой. Все слова были уже сказаны, и добавить доктор Франк ничего не мог.

Елена дышала ровно, она выглядела такой же спокойной, как и доктор. Глаза ее были полузакрыты. Она ни о чем не думала. Ее сознание лишь частично пребывало здесь, в этой комнате. Другой частью было ощущение потусторонней СОЕДИНЕННОСТИ с чем-то, происходящим далеко отсюда. Там был страх, пустота, светло-серая мгла… ТУМАН.

Падение с откоса не причинило Кордину никакого физического вреда, если не считать легких ушибов. Он сидел на траве, на берегу ручья… То есть он знал, что лощину пересекает ручей, и следовательно, должен был сидеть на берегу ручья. Но ручья не было. Кордин не видел его, не слышал журчания бегущей воды. Туман, казалось, сгустился еще сильнее, как ни трудно было такое представить. Кордин не видел ничего дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

— Эй! — крикнул он.

Его крик утонул в белесой мгле; с таким же успехом можно было пытаться кричать через толстый слой ваты. Паника охватывала Кордина. Выстрелить, подать сигнал? Он поднял ружье, его палец напрягся на спусковом крючке… Но он не выстрелил. Почему-то ему не захотелось впустую тратить заряд. С патронами в обоих стволах он чувствовал себя более защищенным… Но от чего?

Опираясь на ружье, он поднялся на ноги. Нужно выбираться отсюда… Откос не виден, но он вон там, слева… Кордин сделал шаг, другой. Третий, четвертый, пятый… Нет, не туда. Он шагнул в обратную сторону, инстинктивно повернулся, сделал еще несколько шагов… И понял, что окончательно заблудился в тумане.