Шрифт:
Карты, рассеянно подумал Ланге. Карты в игре. Пусть так, но кем бы он ни был — еще одной картой или игроком, прервать эту игру нельзя.
3.
— Нет, — сказала Елена. — Я не хочу, чтобы ты был здесь.
— Но почему, почему?! — воскликнул Кордин. — Наш сын должен родиться со дня на день, а ты отсылаешь меня!
— Вот именно поэтому. Уезжай в Нимандштайн, или к Ланге, или за границу — в Париж, в Баденвейлер, где тебе больше нравится. И не возвращайся, пока не получишь моей телеграммы!
Кордин вспыхнул, но сумел погасить раздражение, не дать ему словесного выхода. Он подошел к сестре, сел рядом, взял ее за руку, погладил ее ладонь.
— Ты не представляешь, — произнес он тихо, — как это важно для меня…
— Представляю. Слишком хорошо представляю.
— Что значит — слишком хорошо?
Она мягко, но непреклонно отвела руку брата.
— Это значит, что я все чувствую! Твой страх, твое неверие… Все, о чем ты молчишь. Говоришь о сыне, а сам ждешь рождения монстра…
— Лена, это неправда.
— Это правда, к несчастью.
Рывком поднявшись, Кордин измерил комнату шагами от стены к стене. Ему не хватало тут места; он прошел бы и сквозь эти стены, если бы мог.
— Как это может быть правдой? Зачем бы я тогда хотел остаться — чтобы поскорее увидеть монстра?
— Неизвестность всегда страшнее.
— А зачем бы я тогда заботился о наследии? О том, что я смогу оставить нашему сыну?
— Ты? — Елена нервно рассмеялась. — Ни о чем ты не заботился. Ты пытался заклинать те силы, в которые не веришь, но которых боишься…
Ответной усмешки Кордин не смог сдержать.
— Лена, это же бессмыслица…
Капельки слез появились в уголках ее глаз.
— Да… Наверное, бессмыслица. Прости. Я не очень хорошо понимаю, что я говорю. Но я чувствую… Прошу тебя, уезжай. Если ты останешься, произойдет что-то ужасное…
— Да что же может произойти, останусь я или нет? Как это может на что-нибудь повлиять? С тобой будет доктор Франк, это лучший, самый дорогой врач, какого только можно найти, с ним — лучшие сестры милосердия из госпиталя святой Анны. И ты, и ребенок в полной безопасности.
— Вот еще и поэтому — уезжай. Пощади мои чувства. Мне будет лучше, спокойнее. А я сообщу тебе сразу…
— Куда же я уеду? — Кордин уже понимал, что он едва ли в силах переубедить сестру. — Только не за границу…
— Почему бы тебе не принять приглашение Ланге?
— Поохотиться в его угодьях? Ха! Вот только до охоты мне сейчас… И потом, я уже отказался.
— Пустяки. Передумаешь, он будет рад.
— Он? Не сомневаюсь. А я?
Елена умоляюще прикоснулась к руке брата.
— Не думай обо мне. В прямом смысле… Забудь, что я есть. Выезжай на охоту, веселись со своим другом. Зная это, буду спокойна и я. А если ты там станешь метаться и переживать… Это еще хуже, чем если бы ты остался.
— Хуже?
— Да. Между братом и сестрой, родными по крови, всегда существует таинственная связь. Но между нами она намного теснее. Разве ты сам не…
— Да, я знаю.
— Ты поедешь к Ланге?
— Да, поеду.
— И не станешь терзать меня своей тревогой?
— Насколько это от меня зависит.
— Постарайся, — она подарила Кордину измученную улыбку. — У тебя получится, если ты очень постараешься. И это лучшее… Это все, чем ты можешь мне помочь.
4.
Врата раскрывались медленно.
Небо порозовело на востоке, хотя до рассвета было еще далеко. Бледная луна остановилась в вышине, холодные звезды мерцали среди редких облаков. Ветра не было, совсем; облака не двигались, ни один лист не шелохнулся на деревьях. Тишина, не нарушаемая ни единым звуком, простиралась над лесом. Она казалась вечной, бывшей всегда и навсегда предстоящей… Но в ней, в этой тишине, рождался отдаленный гул, предчувствие гула, еще спрятанного в темницах безмолвия.
Потому что врата уже раскрывались.
В памяти Зои, родовой памяти ламаджи, хранились минувшие столетия. Врата раскрывались в них много раз, и всегда это бывало по-разному. Нельзя, невозможно было предвидеть, что случится при открытии врат. И каждый раз мог оказаться последним.
Зоя стояла невдалеке от холма сокровищницы, облаченная в серую ритуальную хламиду с капюшоном, скрывающим во мраке ее лицо. Лейе, одетый так же (и ставший будто стройнее и выше ростом, хотя это была только игра теней) стоял возле нее. Последний ключ был приведен в действие. Цепь тайных сил замкнулась. Оставалось одно — ждать… И они ждали, каждый в плену суеверного страха.