Только в два часа ночи, когда Веллингтон уже готов был отдать приказ об отступлении, пришел ответ от Блюхера. Блюхер лично, несмотря на ранение, возглавит корпус и придет Веллингтону на помощь. И лишь тогда Веллингтон принял окончательное решение.

Утром 18 июня на горном кряже в двух с половиной милях от Ватерлоо, откуда хорошо просматривалась сеть небольших ложбин, союзные войска выстроили свои оборонительные цепи. Люди стояли буквально плечом к плечу — для пехотинцев интервал составлял двадцать один дюйм, для кавалеристов тридцать шесть дюймов — и ждали приказа о начале движения.

К одиннадцати часам утра 140 тысяч человек — 73 тысячи солдат Наполеона и 67 тысяч воинов Веллингтона — ждали приказа Наполеона, который почему-то запаздывал. Его штабисты ждали команды, находясь на почтительном расстоянии. Одному из них, наблюдавшему за Наполеоном, показалось, что тот пребывает в состоянии оцепенения.

Будучи не уверен в надежности и стойкости союзных войск, Веллингтон ждал, на что решится Наполеон. Сам он был намерен защищаться, отнюдь не атаковать.

В конце концов ближе к полудню Наполеон отдал приказ, но не об атаке английских оборонительных линий, а об отвлекающем ударе в направлении замка Угумон.

Французская артиллерия открыла огонь на левом фланге. Английская артиллерия, располагавшаяся на холме выше Угумона, ответила, и войска, которые должны были решить судьбу Европы, начали сражение.

За шесть часов отчаянного, кровавого, переходящего в рукопашные схватки сражения обе армии были основательно измотаны, и центр оборонительных линий Веллингтона вряд ли смог бы выдержать новую атаку французов. Когда герцог лично прибыл к месту прорыва, его офицеры подтвердили: войска настолько обессилены за время длительного сражения, что удерживать позиции впредь не смогут. Веллингтон ничего не мог им предложить — ни подкрепления, ни какой-либо другой альтернативы, кроме одного: стоять насмерть.

Все ждали, когда загремят барабаны, подавая сигнал о новом наступлении французов, — наступлении, которое они не в силах отразить.

— Должны дождаться ночи или пруссаков, — услышал герцог у себя за спиной. Блюхер все еще не появился.

В Брюсселе весь воскресный день была слышна непрекращающаяся канонада, от которой сотрясались двери и окна и которая побуждала оставшихся в Брюсселе англичан поспешить с отъездом в Антверпен. Жоржи весь день провела, стоя у окна и наблюдая за потоком раненых на улицах, за повозками и снаряжением, за возвращающимися солдатами, которые распространяли слухи о том, что армия Веллингтона отступает.

Моррис умолял Жоржи отправиться в Антверпен, однако она отказывалась. Моррис сопровождал маркиза в течение всей Пиренейской кампании и о себе не слишком беспокоился. Но он представлял, как разгневается маркиз, если узнает, какому риску подвергается его жена.

— Вспомните о пожеланиях лорда Мара, — увещевал он Жоржи.

— Только бы он остался цел и невредим. Не беспокойся, Моррис, я сумею объяснить его светлости, что приняла это решение вопреки твоим энергичным протестам.

Осознав бессмысленность дальнейших споров, ординарец Симона сосредоточился на том, чтобы иметь самую свежую информацию с поля боя. Снуя между штабами, между английскими, голландскими и прусскими командными пунктами, он делал выводы из слухов и сплетен, которые просачивались в город. И всюду пытался что-либо узнать о маркизе.

К вечеру слухи об отступлении стали все более настойчивыми. В город хлынули толпы раненых, дезертиров и пленных. Говорили о том, что Веллингтон потерпел поражение и пустился в бегство, и не было никого, кто мог бы это опровергнуть.

Тем, кто занимал позиции в центре оборонительных линий союзных войск, было совершенно ясно, что надвигается момент кризиса. Было семь часов вечера, и если бы французы начали атаку, армия Веллингтона потерпела бы поражение.

Французский генерал Ней также понимал, что настало время для окончательного удара, ибо огонь со стороны войск Веллингтона все слабел. Но у Нея ничего не оставалось для того, чтобы нанести такой удар. Его уцелевшие войска были обессилены, а Наполеон не бросит в бой резервные части своей императорской гвардии.

В половине восьмого солнце опустилось совсем низко над лесом Угумона, и багровые лучи его с трудом пробивались через клубы дыма. Наполеон наконец приказал пяти батальонам вступить в бой под его личным командованием. Но именно в это время прибывший прусский корпус под командованием фон Зитена закрыл самые опасные бреши центральных линий.

В семь часов наполеоновская гвардия могла бы прорвать английскую линию обороны.

В половине восьмого снова наступило равновесие.

Наполеон недолго красовался во главе своей гвардии. Он остался у края ложбины, а далее наступление возглавил Ней. Тысячи французов двинулись навстречу английским ружьям. У англичан до этого выдался час отдыха, пришедшее подкрепление усилило их оборону, и они встретили французов мужественно, открыли огонь из всех орудий и мушкетов, стреляя в противника ядрами и картечью, и эта яростная защита создала огромные бреши в плотных колоннах наполеоновских войск. Не осталось в живых ни одного солдата из числа тех, кто шел в первых рядах наступающих французов. За первой волной последовала вторая, третья, четвертая. Через несколько минут пороховой дым на поле боя, казалось, совершенно вытеснил воздух. Земля была устлана мертвыми телами и ранеными.

Встретив столь яростный отпор, французы дрогнули и побежали.

— Гвардия отступает! — Этот крик разнесся над полем боя, и спустя несколько минут началось преследование отступавших. Веллингтон с громким щелчком захлопнул свою оптическую трубу, сорвал с головы шляпу и помахал ею.

Все, кто мог его видеть, поняли.

Адъютанты Веллингтона доставили полевым командирам приказ герцога: преследовать отступающих французов. Симон привез письменный приказ в распоряжение части фон Зитена. Прусский генерал стал читать послание и вдруг услышал, как молодой адъютант Веллингтона сказал: «Простите, сэр», после чего стал медленно падать. Маркиз потерял сознание раньше, чем коснулся пола.