— А лорд Ллевелин не думает, как я отнесусь к тому, что мой кастелян бросит вызов мне? — спросила Элинор, повышая голос.

— Ладно, ладно, не кипятись. Вся прелесть этой идеи в том, что ты получишь свои земли назад и избавишься от кастеляна с очень сомнительной репутацией. А Ллевелин окажет мне честь и помощь в избавлении от этого кастеляна. И…

— И нам с тобой придется пойти войной на Гвенвинвина по моей собственной земле, где будут гибнуть мои люди, уничтожаться урожаи и стада скота, и я потеряю большую часть доходов именно в то время, когда король планирует повысить налоги и, вероятно, наложит на меня штраф за то, что я вышла замуж за тебя. Надеюсь, ты поблагодарил Ллевелина за подобную великолепную мысль?

Иэн был несколько ошеломлен меркантильными подсчетами Элинор в таком серьезном политическом предприятии.

— Я сказал, что все это лишь мои догадки. Я не знаю, связан ли вообще Ллевелин со странным поведением сэра Питера. И в любом случае война будет вестись не на земле Клиро-Хилла или, по крайней мере, не дольше, чем понадобится наказать сэра Питера, которого придется изгнать так или иначе, если он предатель. Ллевелина интересует Повис, а не твои земли.

— Совершенно верно, — ехидно ответила Элинор, — а меня интересует моя собственность, а не амбиции Ллевелина. Я предпочла бы, чтобы он поискал повод столкнуться с лордом Гвенвинвином где-нибудь подальше от моих земель. А если сэр Питер действительно не верен нам, то было бы лучше найти способ, чтобы он не вернулся в Клиро-Хилл, нежели изгонять его оттуда силой.

— Подожди, Элинор, — запротестовал Иэн. — Он дал присягу и преподнес знак верности — все, как положено. Ты не можешь предпринять что бы то ни было против него после того, как приняла дар и поцеловала его, иначе все остальные твои люди возмутятся. И я еще раз говорю, что это все, возможно, плод моей фантазии. Мы строим мощную башню из сырого песка на одном только основании, что у него было странное выражение лица и он избегал разговора с нами. Возможно, для этого есть совершенно невинные причины, или мне вообще все привиделось.

— Я не думаю, что тебе показалось, потому что я прочла на его лице то же самое. И я прекрасно знаю, что не могу теперь действовать против него в открытую. — Внезапно на середине этой мысли она рассмеялась и приникла губами к плечу Иэна. — Если бы я не думала о другом, я бы раньше разглядела его недовольство — если речь идет действительно о недовольстве, а не о чем-то хуже. Я бы просто не приняла его присягу — но мои мысли витали в других сферах.

— Не я ли виновник этого?

— Именно ты. Если бы ты был ненавистен или безразличен мне, неужели я не сумела бы выбросить тебя из головы? Ведь сэр Питер пытался заговорить со мной — дважды, но я все отмахивалась от него и потом не могла вспомнить, что он говорил.

Вместо того чтобы винить жену в легкомыслии, Иэн страстно поцеловал ее, и предсказание Элинор сбылось. Разговор прервался. Иэн больше не думал о сэре Питере в тот вечер. Ему слишком нравилась новая для него роль мужа, чтобы покинуть Элинор ради дел другого человека. Однако зловещие слова жены, что она «не может теперь действовать в открытую», остались в его памяти, захороненные под слоем удовольствий, и всплыли на поверхность на следующее утро.

Элинор встала с постели почти сразу после их предрассветного сеанса любовной игры. Иэн, ожидавший, что она вышла по нужде и скоро вернется, снова уснул. Некоторое время он проспал как убитый, но, когда изнеможение, вызванное усердным выполнением супружеского долга, прошло, сознание начало возвращаться к нему. Чтобы восстановить силы, ему не требовалось много времени. Он был крепким мужчиной, привыкшим к тяжелым испытаниям, и, в любом случае, он и так достаточно много отдыхал за последние недели.

Голос Элинор, негромкий, но чистый, разбудил его окончательно. Первой реакцией было какое-то сильное беспокойство, которое чуть не вышвырнуло его из кровати. Второй женский голос погасил этот порыв. Иэн остался лежать, пытаясь разогнать остатки сна и понять, что же его так обеспокоило. Мысли его несколько прояснились, когда он услышал, как Элинор приказала служанке никого не убивать.

Эта идея, вроде бы совершенно естественная, вновь вызвала в Иэне прежнее чувство беспокойства, но уже вполне осознанное. Иэн не знал, как долго он спал. Эта ведьма, на которой он женился, вполне уже могла за это время приказать убить и десять, и сто человек.

— Элинор!

В одну секунду она уже была возле кровати, задергивая занавески. Она была одета в нежно-зеленый халат, глубокий вырез которого интригующе открывал красивую белую шею. Выражение лица было таким сладким и податливым, о каком любой мужчина мог только мечтать; голос, когда она спросила, чем может служить своему господину, был таким нежным и музыкальным, словно ему никогда и не приходилось выкрикивать бранные слова и хлестать ими, как кнутом. Все, чего Иэну хотелось, — так это притянуть ее к груди и приласкать, как котенка. Однако он нашел в себе силы противостоять этому искушению.

— Отошли служанку, — сказал он.

Элинор приподняла брови, но не стала возражать. Она отослала Гертруду и вернулась. Лицо ее оставалось все таким же сладким, губы улыбались, но в глазах читалась настороженность.

— А теперь я хочу, чтобы ты вспомнила, в чем поклялась мне здесь вчера вечером, — что в этой комнате никогда не будет места лжи. И потом расскажи, что ты сделала против сэра Питера.

— Сделала? Против самого сэра Питера? Ничего.

— Элинор…

— Если ты не веришь моему ответу, то стоило ли спрашивать?