— Что?

— Да нет, ничего…

Внезапно я натолкнулся на ее широкую спину: Брунхильда остановилась.

— В чем дело?

Я выглянул из-за ее плеча и увидел, что путь нам преградили несколько худых и мускулистых дикарей, в руках у них были туго натянутые луки с костяными накладками и цветными тесемками по краям. Из одежды на кувачосах были только черно-белые перья в темных длинных волосах, унылые детородные органы, съежившись, висели у них между ног. Позади послышался шелест — я обернулся. Несколько кувачесов выбрались из леса и, рассыпавшись полукругом, отрезали нам путь к отступлению.

— Ну вот, — сказана Брунхильда, — кажется, здесь нам придется принять последний бой. Ты готов дорого отдать свою жизнь, Жак?

— Боюсь, что нет…

— Что?

— Нет, я не готов отдать свою жизнь, даже дорого…

— Смешно. — Воительница поглядела на меня с сочувствием. — Проявляешь силу духа — шутишь в последние мгновения жизни?

Я ничего не ответил. Она обернулась к дикарям, угрожающе подняла вверх свою громадную палицу и грозно сдвинула брови.

— А ну, уродливые создания! — прорычала она. — Кто из вас хочет сочного женского тела?

— О-о-о, я оченя хотель бы, — неожиданно ответил один из дикарей и опустил лук.

Скромно потупясь, он вышел вперед и застыл перед Брунхильдой, с восхищением рассматривая ее своими маленькими черными глазками.

— Что? — От удивления Брунхильда открыла рот.

— Я хотель бы оченя, — повторил кувачос, — ну ты нама всем оченя нрависся.

Другие дикари согласно закивали, улыбнулись, опустили луки и подошли к нам немного ближе. Некоторые из них с опасением стали протягивать руки, чтобы потрогать гигантскую грудь, но воительница яростно зарычала, и кувачосы отпрыгнули.

— Похоже, в отличие от меня они верят в любовь с первого взгляда, — заметил я.

— Не, — решительно возразил тот, что первым выразил желание воссоединиться с Брунхильдой, — мы давно за тобой наблюдаема, оченя нам нрависся… А ты, — он ткнул в меня указательным пальцем, — не мозно у нас ее забирали. Она наоса…

Откровение дикаря просто поразило меня. Я обернулся к воительнице и удивленно застыл. В глазах Брунхильды стояли слезы.

— Боже мой, — приложив руку к груди, пробормотала она, — а я-то считала их противными недоумками, а какие чувствительные у них сердца…

— Ну и что теперь? — поинтересовался я. — Как мы будем выбираться из этой ситуации?

— Мозно поговорите с тобой? — произнес дикарь, упал на колено и в вытянутой руке его неизвестно откуда возник желтый цветок лилии.

Брунхильда кивнула и приблизилась к кувачосам. Они мгновенно обступили ее крупную фигуру, скрыв от меня, и принялись что-то быстро щебетать тонкими голосами, сбиваясь на прерывистый шепот. Должно быть, не хотели, чтобы я слышал, о чем они говорят. Воительница несколько раз переспрашивала что-то у них. Я разобрал только ее удивленные возгласы и резкий вопрос: «Меня?» Потом дикари радостно заверещали и запрыгали вокруг Брунхильды. Она покинула их окружение и вышла ко мне.

— Ну что там? — поинтересовался я. — Они отпустят нас без боя?

— Ты извини, Жак, — воительница подошла и коснулась моей руки, — но я остаюсь с ними. Оказывается, они на самом деле любят меня. Особенно Ксаверий. Наверное, я стану его женой… Представляешь, он говорит, что влюбился в меня с первого взгляда.

Она дотронулась до желтой лилии в своих волосах.

— Рад, что ты нашла свое счастье, Брунхильда, — я с облегчением вздохнул, — а обо мне можешь не беспокоиться. Ты указала мне, в каком направлении идти, так что теперь я легко доберусь до Катара.

Воительница приблизилась, ухватила меня за плечи, решительно притянула к себе и поцеловала.

— Эй, — услышал я недовольный возглас Ксаверия. Брунхильда оттолкнула меня и кинулась к нему. Ксаверий стоял с жалким и несчастным видом.

— Ну что ты, мой маленький? — Воительница легко подхватила его на руки и подняла в воздух. — Все ведь в полном порядке, правда? И я только тебя люблю… Только тебя.

Оставив влюбленных, я развернулся и быстро зашагал прочь.

— О Брунхильда, о моя сладкая…

— О Ксаверий, о моя прелесть! — раздавалось позади…

Да, феноменальная штука — любовь. Окружающим все эти нежности кажутся омерзительными и пошлыми, а тем двоим, что захвачены чувством, — высшим проявлением счастья. Они ослеплены и оглушены любовью, они лишены рассудка и ощущения времени…

Не хотел бы я оказаться на месте Ксаверия. Влюбиться в монументальную толстуху и каждый раз, когда она тебя страстно обнимает, чувствовать, что ребра трещат, а позвонки в очередной раз сместились с привычной оси. Ему повезет, если он переживет следующую весну.