Шрифт:
— И теперь вам предстоит случай поддержать свою репутацию. Вы видите этот портрет?
— Вижу, сударыня.
— Надеюсь, вы меня понимаете. К четырем часам утра карета будет готова, и мы уедем. Похлопочите, чтобы портрет к тому времени был в чемодане.
— Это будет исполнено, — отвечал Цампа с уверенностью человека, полагающегося на свое искусство.
Цампа удалился. Спустя несколько времени возвратился управитель.
— Я полагаюсь на вас, господин управитель, — проговорила Баккара, — и рассчитываю на то, что моя карета будет готова к четырем часам утра.
— Можете, сударь, вполне рассчитывать на это. Здесь Баккара рассказала управителю, что она — бразильский дворянин и путешествует по Европе вместе с этим господином, своим воспитателем. Затем подала ему визитную карточку с маркизской короной.
— Однако, — заметила она, — нам пора отдохнуть. Управитель поспешил отдать приказание отвести господ в приготовленные для них комнаты,
В четыре часа утра Цампа постучался к ним в дверь.
— Карета запряжена, — сказал он.
— А портрет?
— Он уже в карете.
Графиня и Самуил Альбо поспешили выйти на двор, где стоял уже старый управитель.
— Поклонитесь от меня маркизу, — сказала ему Баккара, вскочив в карету.
— Слушаю-с, господин маркиз, — отвечал управитель, кланяясь.
Графиня сунула ему в руку десять луидоров.
Цампа уселся на запятках и крикнул почтарю: «Пошел!»
Карета быстро помчалась.
Управитель тотчас же вошел в замок, чтобы велеть убрать комнаты, затворить двери и окна.
Войдя в залу, он вдруг вскрикнул от испуга, увидя, что в рамке нет портрета.
В это время вошел лакей.
— Знаете ли что, господин Антон, — сказал он, улыбаясь, — мне кажется, что этот молодой господин — барышня.
— Ах, отстань, пожалуйста, с своими пустяками. Я знаю только то, что у меня украли портрет.
Старый управитель бросился из залы в погоню за почтовым экипажем.
Но карета уже исчезла из виду.
— Боже мой! — простонал старик. — Что я теперь, несчастный, буду делать?
— Это, наверное, была женщина, — повторил лакей. — Она, должно быть, влюблена в маркиза я поэтому украла его портрет.
Возвратимся теперь к ложному маркизу де Шамери, то есть к Рокамболю, которого мы оставили лишившимся чувств в почтовой карете, в то время как голова приговоренного к смертной казни свалилась с плеч. Д'Асмолль, как помнит читатель, не любивший кровавых зрелищ, отвернулся и закрыл глаза. Глухой звук секиры и говор народа возвестили ему, что все кончено. Он открыл глаза, посмотрел на Рокамболя и заметил, что тот лишился чувств.
Маркиз был бледен как смерть, его зубы были сжаты, руки — неподвижны и безжизненны, так что заметны были все признаки летаргии.
— В гостиницу, скорей в гостиницу, — закричал виконт своему лакею, — маркиз в обмороке…
У д'Асмолля был с собой флакон со спиртом, он дал понюхать Рокамболю, но бесполезно, ложный маркиз не приходил в себя.
Толпа начала редеть и молча расходиться во все стороны; это дало возможность почтарю продолжать свою дорогу, сперва медленно, а потом рысью, и наконец карета двух путешественников выехала на большую улицу и на площадь С, на которой стоит лучшая гостиница в городе, гостиница Людовика XI.
Д'Асмолль выскочил из кареты, потребовал тотчас медика, и Рокамболя, все еще лежавшего без чувств, перенесли в комнату гостиницы и положили на кровать. Медик явился, осмотрел ложного маркиза, расспросил, что с ним случилось, и объявил, что его обморок не опасен.
— Это случилось, — сказал он, — от сильного испуга, при сильной нервной раздражительности. Обморок пройдет сам собой, только, может быть, за ним последует непродолжительный бред.
Медик прописал успокоительное лекарство и ушел, посоветовав оставить маркиза одного.
Предсказания доктора вскоре исполнились. Через час Рокамболь открыл глаза и бросил вокруг себя блуждающий взгляд. Он находился в неизвестной комнате и не заметил Фабьена, поместившегося в темном углу, у кровати. Вскоре сбылось то, что предсказал доктор, у больного сделался припадок горячки.
— Где я? — спросил он себя. — Где же я?
Его взгляд был тускл, голос хрипл. Он попробовал встать, но не мог.
Фабьен, сидя неподвижно близ кровати, не смел приблизиться.
Вдруг Рокамболь хлопнул себя по лбу.