– Джон, – сказал ему Роланд. – Ты и пукнуть не сможешь меньше, чем в двадцать пять слов.

Джон первым захохотал.

– Я принимаю обвинение и признаю себя виновным, милорд, – и с хитрой улыбкой он добавил: – Но, в конце концов, и выпускать воздух – это тоже человеческая черта.

Стон и хохот.

– Ты хоть мог бы быть оригинальным, Джон, – укорил его Роланд. – Это было ужасно, и я никогда бы тебя не простил, если бы ты мне не предоставил это вот жилище, – добавил он, показав рукой на дом.

Дрожь прошла по присутствующим.

– Кроме шуток, – сказала нам Сьюзен, видимо, желая извиниться за то наказание, которому нас подвергали ее сотоварищи. – Телеологисты просто обожают поговорить. И хорошо, потому что в нашей религии, пожалуй, ничего другого и нет.

– Сьюзен права, – сказал Роланд. – Мы не служим мессу в традиционном смысле. У нас есть несколько церемоний, ничего даже отдаленно похожего на литургию, и очень мало с точки зрения священных книг. Мы верим, что и в этих вопросах мы должны быть гибкими, а книги меняются.

– Мышление – уже богослужение, – вставил Джон. – Точно так же, если говорить о том, что ты думаешь. Но не все думают одинаково.

– Да, вот именно, – согласился Роланд. – Мы хотели бы получить религию, которая была бы лишена всякой догматической жесткости и жестокости, шкурной ортодоксальности, папских булл, безгрешных наставлений и увещеваний… и всякого такого сброда.

– Мы отвергаем откровение как источник истины, – сказала Сьюзен. – Больше всего крови в истории было пролито при спорах, чья книга святее.

– Книги пишут люди, – сказал с ударением Роланд. – А не боги.

– Разумеется, – сказал Джон, – есть еще очень много вопросов. Из телеологического ручья вытекает множество течений. Мы верим, например, в коммунальное житье. Опять же, в этом нет ничего нового…

– Единственное, чего мы не делаем, – вставила Сьюзен, – это не обращаем никого в нашу веру. Мы хотим обращать людей только личным примером или чем-то вроде осмотического проникновения в общество, но не убеждением. Только не раздачей памфлетов на углах улиц.

– Похоже на то, что такая религия для меня, – сказал я наконец. Собственно говоря, для моих ушей это прозвучало как Кант, Шопенгауэр и Гегель, которых прогнали через синтезатор белка и наперчили радикальной теологией середины двадцатого века. – Где мне расписаться во вступлении в члены?

– Прямо тут, – сказал Джон, обводя рукой собравшихся, – и ты это уже сделал, задав этот вопрос.

Я прислонился к рюкзачку Дарлы, расплел ноги и положил их под стол.

– Ну, единственное мое возражение сводится к тому, что я не люблю жить коммуной. Я очень страшный по утрам, и я по ночам рыскаю в кладовке. И вообще-то я очень несговорчивый и не любящий помогать коллективу сукин сын.

Джон сахарно улыбнулся мне.

– Но я уверен, что на свой лад ты очень обаятельный человек, и тебя легко полюбить. Однако совершенно не обязательно жить с прочими телеологистами, чтобы им быть.

– Просто надо еженедельно опускать свою лепту в тарелку для сбора пожертвований, а?

– Нет. Прибавь к своему списку того, что мы не делаем, то, что мы не собираем членские взносы.

– И не берем ни от кого пожертвований, – добавил Роланд, – а равно и не вымогаем их.

– А кто платит за жилье? – спросил я, потрясенный. Может быть, это и впрямь мой любимый вариант древней религии.

– Наша финансовая поддержка идет от фонда Шуйлера, он был основан австралийским мультимиллиардером, который довольно рано обратился к телеологии. Он прочел книги основателя религии Ариэли Маккензи-Дэвис, – Джон растянулся на полу, опираясь головой на руку. – Она очень интересно пишет. Я тебе дам прочесть ее первую работу, то есть, – сказал он, а голос его тут же стал несчастным, – если я не настолько рассеян и не забыл ее в своей котомке, что осталась в автобусе.

Это воспоминание привело на ум и остальные события, и беседа замерла. Я попытался ее возобновить.

– Кроме того, – сказал я, – я не отношусь к тем людям, которые могут совершить «прыжок» к вере. Я пытался читать Кьеркегаарда, но у меня это пошло не под гору, а в гору.

Только Сьюзен, американка, привыкшая к подобного рода шуточкам, поняла, в чем дело и что я хотел сказать. Лицо ее исказилось, словно от боли.

– Не надо, Джейк, после такого дня, – упрекнула она меня.

Роланд подозрительно посмотрел на нас.

– Я что – чего-то недопонял?

– О господи, – сказал Джон, – до меня только что дошло. Ну конечно, просто американская шутка, когда название или имя разделяют на отдельные кусочки и всем придают какой-то смысл.