– Расскажи мне все, – попросила она.

Все, что он мог рассказать, это Гласс.

– Ты рассказал ему про меня?

– Пришлось. В конце концов. Он наше единственное связующее звено, наша единственная защита. Он должен знать о тебе, чтобы прикрывать нас обоих.

– Правда? Он прикрывает нас обоих?

– До тех пор, пока жив. А его не так-то просто убить.

– И он дал нам завтра, – сказала она.

– На самом деле немного, – сказал Джон. – Ему об этом тоже известно.

– Что?

– Выпутаться из этого дела можно только чудом, – сказал он.

– Что мы можем сделать? – спросила она.

– Остаться в живых. Надеюсь, что нам удастся убедить управление, что мы не лжем и не спятили. Убедить их пойти туда, куда мы не смогли, сделать то…

– А все, что мы сделали, – сказала она. – Ты нашел след, который оставил отец, доказательство. И все это… превратилось в пустое место. Вот что это такое.

– До завтрашнего дня. – Он опустил голову на подушку.

Почувствовал, что она окаменела.

– Если только, – сказал он.

– Что?

Она стала потеплее, мягче.

– Если то, что мы получили, не образует континуум.

– Что?

– Целое – это всегда нечто большее, чем сумма его частей. Мы раздобыли множество частей, но у нас нет никаких идей относительно целого – континуума. Невидимые силы, которые определяют, связывают воедино все эти случайные на первый взгляд осколки. Мозговой центр.

– Временами мне казалось, что у тебя есть что-то.

– Но мы должны это сделать! Что у нас есть: взрыв в Коркоран-центре, сделка бизнесмена Клифа Джонсона с Кувейтом, диверсия.

– Предположение, – сказала она.

– Фил Дэвид написал это анонимное письмо сенатору Фаерстоуну. Люди Фаерстоуна отфутболили его нам, в комитет.

– Фрэнку.

– Который произвел обычную проверку в управлении. Все его запросы исчезли, но у Гласса в центре по борьбе с терроризмом есть такой странный каприз: самому дергаться по поводу всякого вздоха со стороны конгресса или Белого дома. Гласс позволил твоему отцу разобраться в произошедшем. Прежде чем Фрэнка…

– Обманули, – прошептала Фонг.

Ее сосок касался его ребер.

– Деньги были подкинуты Фрэнку, мне. Мартин Синклер…

– Убит.

– Мокрушник. Он все еще действует. Все еще вне нашей досягаемости: на один, или два, или не знаю сколько шагов впереди меня…

– Нас, – поправила она.

– На континуум. Если бы я знал, какое у всего этого настоящее имя, начало…

– Или конец.

– Тогда, возможно, мы бы узнали все, что нам необходимо, зная что…

– Зная кто.

– Да. Кто.

Он лег на бок так, что теперь они лежали лицом к лицу.

– Я чувствую, что ответ на этот вопрос где-то рядом, – сказал он. – Передо мной. Что-то простое, но я не в состоянии найти ключ, ведущий к разгадке. Есть что-то такое, что я еще не узнал. Как я могу ощутить это, если я выбит из седла…

– Так же, как и я, – сказала она.

– Сожалею.

– Да ладно.

Плавая в ее аромате. Несясь вдаль.

– Могу я сказать тебе, что ты прекрасна, и можешь ты услышать меня, когда я скажу это?

– Да, – прошептала она.

– Ты прекрасна, Фонг Мэтьюс.

Она улыбнулась.

Нежно поцеловал ее.

Она вернула ему поцелуй.

– Это, может быть, все, что у нас есть, – сказала она.

– Нет, если мы не умрем завтра.

– Не говори мне сейчас о смерти. Или о завтрашнем дне.

Она нежно провела пальцами по щетине на его щеках. Поцеловала его. Нежно, медленно.

Поцеловала его. Он провел ладонью по ее спине. Она прильнула к нему, ее руки обхватили его шею. Ее бедра двинулись вверх вдоль его ног, и его руки ласкали ее грудь, и теперь ее соски были набухшие, и она застонала, когда они поцеловались. Вниз к ее шее, попробовать на вкус ее груди. Он чувствует, что на этот раз внутри она влажная, и ее бедра раскрылись от его прикосновения, пальцы впились ему в спину, и она шептала «Джон», и он вошел глубоко в ее влажное лоно.

Ее колени поднялись, ее обнаженные ноги сжимали его бедра, качаясь взад-вперед вместе с ним. Она была не в силах сдержать страстных стонов.

Смотреть на нее, целовать ее, их глаза открыты, они задыхаются,

не может целовать, не может остановиться, не может

ее колени уперлись в его грудь

ее глаза открыты, посмотрела на него, ее черные волосы, разметавшиеся вокруг лица на белой простыне

ее голова металась на подушке, она задыхалась, глаза широко раскрыты

не могу остановиться