Шрифт:
– Ох, не люблю я этого Подземья!.. Вы уверены, что это прокатит? – сказала она, морщась.
– И, милая, не нам с тобой судить, что прокатит, а что не прокатит. Иной раз канат оборвется, так на волоске человечка вытащишь! Так-то вот! – сурово сказала Аида Плаховна.
Улита не стала спорить. Перед тем, как покинуть резиденцию мрака, она наведалась в кабинет Здуфса и вырезала из рамы уцелевший холст с портретом горбатого карлика Лигула. Холст был скатан и без особых церемоний засунут за голенище высокого сапога.
– Зачем? – спросил Мефодий.
– Как зачем? А родное лицо иметь поблизости? – таинственно отвечала ведьма, и больше никаких объяснений не дала. Нарисованный Лигул, лишенный возможности видеть и слышать что-либо, угрюмо ворочался в сапоге.
Поманив за собой остальных, Улита быстро направилась к выходу. Мефодий, Даф, Мошкин и Ната с Чимодановым торопливо потянулись за ней.
– Э-э… нет, голубчики! Куда? Так не пойдет! – произнесла с пола Мамзелькина.
– А что такое? – не понял Мефодий.
– Как что? Оглушил старушку и рад, Раскольников проклятый? Что ж, мне так и лежать, покуда меня найдут и – хи-хи! – приведут в чувство? Я желаю страдать с комфортом. Ясно тебе, гадик?
– Ясно, Аида Плаховна!
– А раз ясно, то медовушка-то моя где? Не у Арея ли в кабинете? Если уж деградировать, так с музыкой!
– Нет уже у Арея кабинета. Все Здуфс уничтожил… Один бочонок я только припрятала. Там, под лестницей! – с готовностью наябедничала Улита.
– Неужто медовуху вылил, аспид? Не врешь?
– Не вру, бабушка!
– Убивают за такие вещи! Отольются кошке старушечьи слезки! На мою отраду посягнул! – сказала Аида Плаховна с величайшим негодованием.
А внимательные глаза ее уже косили в сторону лестницы. Мамзелькина явно прикидывала, ползти ли ей или дойти ногами и там еще раз лишиться чувств. Мефодий подумал, что не завидует Гарпию Здуфсу, если тот вздумает не вовремя очнуться. Есть вещи, которых не прощают даже милые старушки с сельскохозяйственными орудиями в брезентовых чехлах.
Глава 5
Трон для бывшего официанта
Телефон зазвонил около восьми утра – в то самое время, которое Эдя Хаврон, как добродетельный лентяй, всегда проводил в обществе подушки и одеяла. Едва Эдя поднял трубку, как из нее раздался напористый голос. Вначале Хаврону показалось, что он никогда его не слышал, и лишь несколько мгновений спустя, зацепившись за знакомое слово, узнал. Голос принадлежал Феликсу.
– Очухался, матрос? Морда лица не болит? Хочу тебя обрадовать. Мы тут с друзьями посовещались и решили, что деньги ты должен отдать не позже, чем послезавтра.
– Но мы же договаривались…
Голос в трубке стал жестким, как подошва.
– Повторяю: послезавтра! Тебе все понятно, или мне приехать растолковать?
Эдя буркнул, что ему все ясно и что утруждать себя приездом нет необходимости.
– Опять шутишь, матрос? Смотри, дошутишься! Запомни: послезавтра!
Эдя аккуратно опустил трубку на рычажки и задумался. Спать ему мгновенно расхотелось. Сон как из нагана пристрелили. Пока он соображал, что к чему, за его спиной кто-то с чувством зевнул. Похоже, телефонный звонок разбудил не его одного. Эдя поспешно повернулся. На стуле у кровати, томно обмахиваясь веером, сидела фея.
«Ну, сколькодюймовочка она сегодня? Двух или трех?» – поспешно стал соображать Хаврон. Это было принципиально.
– Фу, как живот болит! Она опять вчера лопала, что придется. Ужасная изжога! В желудке точно полк гномов переночевал! – пожаловалась фея и махнула веером так сильно, что все журналы в комнате взлохматило внезапным порывом ветра.
Эдя едва успел вцепиться в одеяло, иначе оно тоже отправилось бы в полет.
– Прошу прощения, друг мой! Почему-то всякий раз, когда феи говорят о сестрах, культура слетает с них, точно луковая шелуха. Закон близкородственного хамства, как я его называю! – спохватившись, продолжала фея.
«Трехдюймовочка!» – сделал вывод Хаврон.
– Ты видел вчера мою сестру? – пытливо продолжала фея.
– Да, – осторожно признал Эдя.
– И она тебя ни во что не превратила? Хм… Можешь не отвечать. Вижу, что нет.
Эдя на всякий случай промолчал.
– Странно, очень странно. Надеюсь, она не называла тебя «великанчиком»? Она называет так тех, кто ей понравился! – ревниво продолжала Трехдюймовочка.
– Меня? Пеликанчиком? Ничего подобного! – благоразумно притворяясь глухим, замотал головой Хаврон.