Вдохнув как можно глубже, я медленно выдохнула и закончила:

— Тебе я недодавала одно: кровь. Мы питали ardeur друг друга, но я до сих пор не даю тебе брать у меня кровь.

Жан-Клод открыл рот, будто что-то хотел сказать, но промолчал. Он сел прямее, положив руки на колени. Не только лицо он старался сохранить нейтральным — не хотел выдать себя и жестом.

— Несколько минут назад я просила тебя из меня пить, и ты сказал, что не тогда, когда ardeur мной владеет. Не когда я пьяна. — При этом слове я улыбнулась, потому что именно так действует ardeur. Как метафизическая выпивка. — Я накормила ardeur, я больше не пьяна.

Он стал совершенно недвижен, как умеют только старые вампиры. Как будто если я отвернусь, а потом повернусь обратно, его уже не будет.

— Мы оба напитали ardeur, это верно.

— И я снова предлагаю тебе кровь.

Он глубоко вздохнул:

— Ты сама знаешь, ma petite, как я этого хочу.

— Знаю.

— Но почему сейчас?

— Я же тебе сказала — поговорила с одним другом.

— Я не могу дать тебе того, что дал тебе — нам — Ашер вчера. На тебе мои метки, я вряд ли смогу подчинить себе твой разум. Это будет боль и ничего кроме.

— Тогда сделай это в разгаре наслаждения. Мы уже не раз убедились, что у меня сенсоры боли/наслаждения немного перепутываются, когда я достаточно возбуждена.

Он улыбнулся:

— У меня тоже.

Тут улыбнулась я.

— Давай подразним друг друга.

— А потом? — спросил он тихо.

— Выберешь минуту и возьмешь кровь, а потом трахаться.

Он вдруг рассмеялся:

— Ma petite, ты так сладкоречива! Как я могу устоять?

Я прислонилась к нему, нежно поцеловала в губы и сказала:

— Ее уста всю душу исторгают! Смотри, летит! Верни ее, Елена! Я жить хочу — в устах твоих все небо! Все, что не ты, — один лишь тлен и прах! [4]

Он всмотрелся в мое лицо жаждущим взглядом:

— Ты, кажется, говорила, что ничего больше из этой пьесы не помнишь.

— Помню, — шепнула я. — А ты?

Он покачал головой, и мы были так близко, что его волосы задели мои и трудно было различить, где чья чернота.

— Когда ты ко мне так близко — нет.

— И хорошо, — улыбнулась я. — Но обещай мне, что как-нибудь мы найдем всю пьесу и будем читать друг другу по очереди.

Он улыбнулся, и это была улыбка, которую я ценила больше любой другой: настоящая и беззащитная, наверное, одна из немногих вещей, оставшаяся от того человека, которым он мог быть, не попади когда-то в лапы Белль Морт.

— Клянусь, и с радостью.

— Тогда помоги мне стащить эти мокрые джинсы, а поэзию оставим до другого раза.

Он взял мое лицо в ладони:

— Для меня это всегда поэзия, ma petite.

Вдруг у меня пересохло во рту, и пульс забился так, что глотать стало трудно. Я с придыханием сказала:

— Да, только иногда это бывают похабные лимерики.

Он засмеялся и поцеловал меня, потом помог мне выбраться из мокрых джинсов, и носков, и кроссовок, и всего мокрого. Когда крест вывалился из-под блузки, он не светился. Просто лежал себе, блестя в свете ламп. Жан-Клод отвернулся, как всегда от освященного предмета, но это был единственный признак, что его как-то волнует наличие у меня креста. До меня вдруг дошло, что сколько я ни надевала крест в присутствии Жан-Клода, он ни разу не светился. Что бы это могло значить?

Обычно я очень прямолинейна, кроме как в области эмоций, но стараюсь быть помягче, изменить это свойство, и потому я спросила:

— Тебе действительно больно смотреть на мой крест?

Он упорно смотрел на край ванны.

— Нет.

— Тогда зачем отворачиваться?

— Потому что он начнет светиться, а этого я не хочу.

— Почему ты знаешь, что он начнет светиться?

— Потому что я вампир, а ты истинно верующая.

Он все еще смотрел на воду, на мрамор ванны, на все, кроме моей груди с крестом, который я еще не сняла.

— У меня никогда не светился крест, если рядом из всех вампиров был только ты.

На эти слова он поднял глаза и тут же опустил.

— Этого не может быть.

Я задумалась, припоминая.

— Не могу вспомнить, чтобы такое было. Ты отворачиваешься, я снимаю крест, и мы занимаемся своим делом, но он не светится.

Он чуть подвинулся, плеснула вода.

— А это важно?

По голосу было слышно, насколько ему не нравится этот поворот разговора.

— Не знаю.

— Если ты не хочешь, чтобы я пил, то я пойду.