Мы выпили, я пожелал ей доброй ночи и отправился домой.

В восемь утра мой телефон зазвонил. Я снял трубку и сказал «хэлло».

Голос на другом конце провода звучал почти истерически:

– Мистер Лэм?

– Да.

– Это Хелен – Хелен Мэннинг.

– Слушаю вас, Хелен.

– Я только что получила повестку. Здесь полисмен – он говорит, что прокурор округа Ориндж хочет со мной побеседовать.

– Где сейчас полисмен? – спросил я.

– В другой комнате. Я сказала ему, что должна пойти в спальню переодеться. Что мне делать?

– А что вы можете сделать?

– Боюсь, что ничего, – немного подумав, призналась она.

– Вы могли бы посоветоваться с адвокатом, – сказал я, – но это будет выглядеть, словно вам есть что скрывать. Вы можете отказаться говорить, но это только привлечет к вам внимание. По-моему, единственное, что вам остается, – это рассказать всю правду.

– Мистер Лэм… Дональд, не могла бы я поговорить с вами?

– Нет, – ответил я. – Мне прямо сейчас нужно ехать в Санта-Ану. Я должен быть в суде, когда будут выбирать жюри. Повторяю, вам лучше сказать правду.

– Но я не могу!

– Если вы запутаетесь во лжи, это будет скверно выглядеть. Могу помочь вам только одним советом.

– Каким?

– Мортимер Эрвин, прокурор округа Ориндж, высокий красивый мужчина и к тому же холостяк. А вы, если вам самой это неизвестно, весьма лакомый кусочек.

– Вы так думаете, Дональд? – Ее голос дрогнул.

– Я это знаю, – ответил я. – В вас есть все то, чем обладает красивая женщина: индивидуальность, привлекательность, умение одеваться.

– О, Дональд!..

– Не говорите ни с кем из помощников прокурора. Ничего не обсуждайте с полицейскими. Поберегите вашу историю для ушей окружного прокурора. Вы поняли? Только для него одного!

Ее голос заметно повеселел:

– Дональд, вы просто чудесны! Вы действуете как тонизирующее!

– Увидимся, – сказал я и положил трубку.

К одиннадцати утра дело подошло к раскрытию карт.

– Сначала выслушаем мнение народа, – сказал судья Лотон.

Мортимер Эрвин встал, поклонился, улыбнулся судье и посмотрел на жюри.

– Обвинение полностью удовлетворено составом жюри. Народ отказывается от права изменять состав.

Куинн полуобернулся на стуле и быстро взглянул на меня.

Я сделал утвердительный жест.

Куинн оказался на высоте положения. Он поднялся, устало улыбнулся присяжным и сказал:

– Защита также полностью удовлетворена составом жюри, не сомневаясь, что он вынесет беспристрастное и справедливое решение.

Судья Лотон нахмурился при этой слегка напыщенной фразе.

– Очень хорошо, – сказал он. – Жюри может быть приведено к присяге. Другие присяжные, упомянутые в списке, могут быть свободны. После присяги жюри суд сделает десятиминутный перерыв, вслед за которым окружной прокурор выступит со вступительной речью.

В зале суда начался всплеск активности. Репортеры бросились к телефонам сообщать, что жюри утверждено, и называть имена присяжных.

Барни Куинн подошел ко мне. Когда шум немного утих, он промолвил:

– Ну, скоро мы узнаем самое худшее. После вступительной речи прокурора нам будет ясно, с чем придется иметь дело.

– Возможно, – кивнул я. – С другой стороны, если он приготовил сюрприз, то может ограничиться общими словами.

– Как я выгляжу? – спросил Барни.

– Лучше, – ответил я. – Помни, что присяжные не сводят глаз с юристов. Любая мелочь может выдать твои чувства. То, как ты откидываешься на спинку стула, как смотришь на часы, как проводишь рукой по волосам, как встаешь, чтобы обратиться к суду, с какой скоростью делаешь заметки карандашом. Они отмечают абсолютно все. Ты не сможешь обмануть жюри, не обманув самого себя. Это дело – твой шанс. Воспользуйся им на полную катушку.

– Это не мой шанс, Эрвина, – мрачно отозвался Куинн. – Отсюда он начнет кампанию за пост генерального прокурора. Он обаятелен, вежлив, убедителен и… черт возьми, Лэм, у него в жюри восемь женщин!

– Ну и что с того? – осведомился я. – Что он делает, когда злится? Взрывается?

– Откуда я знаю?

– Практиковать уголовное право – тяжкий труд, – заметил я. – Узнай, как он себя ведет, когда сердится.

Куинн кисло улыбнулся.

– Я не считаю себя неудачником, Лэм, но это дело сбило с меня спесь. Скажи, ты нашел этот револьвер?