– Но ведь твой звонок могли засечь!

Борька снова ухмыльнулся, видимо, очень довольный собственной смекалкой:

– Пускай хоть тысячу раз засекают. Я же не из дома звонил. Через платок разговаривал, а потом тем же платочком автомат протер и смылся. Спорю на сто баксов, начальник милиции чуть от злости не лопнул – так ему хотелось до меня добраться.

Пузиков ввалился в комнату и, не обращая внимания на включенный компьютер, плюхнулся на диван.

– Ну а теперь давайте начистоту. Колитесь, где моя доля?

– Какая доля? – не понял Федор.

Недоверчиво прищурившись, Борька погрозил ему пальцем:

– День так плох, чтоб я сдох! Темните? За дурака меня держите? Я хочу получить свои тридцать три процента. Даже нет, сорок процентов. За неразглашение.

– Ты что, Пузиков, макушкой треснулся? За какое неразглашение?

– Я что, по-вашему, телевизор не смотрю? Вы ведь сперли из машины деньги? Сколько там было? Миллион баксов, два миллиона? Больше?

Туркина расхохоталась так, что даже сама забеспокоилась: не проснется ли бабушка, уж очень громко у нее это вышло.

– Ты чего ржешь, Туркина-Буркина?

– А что, Пузиков-Арбузиков, нельзя, что ли? Ржу, потому что ржется!

– Полный памперс восторга – это завсегда можно, – позволил Борька. – Так сколько вы сперли-то, колитесь! Чистосердечное признание смягчает вину!

Федор посмотрел на Катю, все еще боровшуюся со смехом.

– Ну что, расколемся? – поинтересовался он.

– Расколемся! – кивнула она.

– Так и быть, Пузиков, твоя взяла! Хочешь знать, сколько было в машине?

Пузиков подался вперед.

– Двадцать миллионов долларов и еще полмешка золотых слитков, – очень серьезно сказал Федор.

– Ка-ак?

– И это не считая бриллиантов. Ты как, свою долю сразу будешь брать или по частям в чемодан запихивать?

Вначале на лице Пузикова отразилась жадность, но потом он, видно, сообразил, что его дурачат. Более того, унюхал, что никаких денег нет и в помине.

– Выходит, я напрасно чемодан тащил? – огорчился он.

– Почему же зря? Тебе полезно. Авось похудеешь, – не удержалась Туркина.

Вопреки ожиданиям, Пузиков не обиделся: слишком уж был огорчен.

– За мной собака приблудилась, когда я сюда шел, – убито сказал он.

– Какая собака?

– Точно не знаю. Большая. Я от нее чемоданом отмахивался, а она меня за пятки хватала… И вставать мне пришлось среди ночи. Я на три часа будильник поставил, чтобы врасплох вас застигнуть. А выходит, все без толку. – Голос восьмиклассника-интригана звучал теперь почти жалобно.

Пузиков ноющий был еще тоскливее Пузикова угрожающего, тем более что глазки его продолжали зорко бегать по сторонам в надежде увидеть разбросанные пачки денег.

– Я еще, между прочим, кое-что узнал, – продолжал Борька. – Помните тех замороженных?

– Ты об уфологах?

– А ты думал, о ком? О твоем дедушке?

– Пузиков, не наглей!

– Кто наглеет? Я наглею? Тебе бы только на меня бочку катить! – возмутился Борька, надувая губы.

– Ну так что с уфологами?

– Ага, интересно все-таки! Что бы вы без меня делали, чайники! Они теперь в первой клинической больнице в особой палате под круглосуточной охраной.

– Откуда ты знаешь?

– Я все знаю, – авторитетно сказал Пузиков. – Один мужик сказал.

– Какой мужик?

– Надежный мужик. Врач, который в этом самом отделении работает. Под большим секретом, чтобы больше никому. Ему чуть ли не расстрелом пригрозили, если он разгласит.

– Кому он сказал? Тебе? – усомнилась Туркина. Осведомленность Борьки казалась ей подозрительной.

Пузиков пошевелил губами.

– Ну, положим, не мне, – признался он. – Я этого мужика никогда и не видел. Но у моей матери есть подруга, у ее подруги какая-то приятельница, а у ее приятельницы брат этот самый мужик и есть. Страшный молчун, между прочим.

Федор хмыкнул:

– Ничего себе молчун – всему городу уже растрепал! А что с этими замороженными? Они, выходит, живы, раз в госпитале?

– Не то чтобы живы, но и не мертвы, – пояснил Пузиков. – Врач говорит, они в таком ледяном коконе, который замедлил все процессы жизнедеятельности в несколько тысяч раз. Сердце у них, например, бьется три раза в сутки. Этот мужик объясняет, что они словно выпали из времени: для нас год, для них всего минута.

– А разморозить их никак нельзя?