Шрифт:
Солнце медленно клонилось к западу; далеко-далеко, за бескрайней равниной, трава во всю ширь занялась багрянцем, и, надвинувшись, озарились багровым отсветом склоны гор. А снизу подымалось и кровянило солнечный диск меж горами дымное облако: закат пламенел как пожар.
– Это Врата Ристании, – объявил Гэндальф, – они прямо к западу от нас. А вон там, севернее, Изенгард.
– Дым валит тучей, – пригляделся Леголас. – Там что, большой пожар?
– Большая битва! – сказал Гэндальф. – Вперед!
Глава VI. КОНУНГ В ЗОЛОТОМ ЧЕРТОГЕ
Закат догорел, понемногу смерклось, потом сгустилась ночная тьма. Они скакали во весь опор; когда же наконец остановились, чтоб дать отдых лошадям, то даже Арагорн пошатнулся, спешившись. Гэндальф объявил короткий ночлег. Леголас и Гимли разом уснули; Арагорн лежал на спине, раскинув руки; лишь старый маг стоял, опершись на посох и вглядываясь в темноту на западе и на востоке. В беззвучной ночи шелестела трава. Небо заволокло, холодный ветер гнал и рвал нескончаемые облака, обнажая туманный месяц. Снова двинулись в путь, и в жидком лунном свете кони мчались быстро, как днем.
Больше не отдыхали; Гимли клевал носом и наверняка свалился бы с коня, если б не Гэндальф: тот придерживал и встряхивал его. Хазуфел и Арод, изнуренные и гордые, поспевали за своим вожаком, за серой еле заметной тенью. Миля за милей оставались позади; бледный месяц скрылся на облачном западе.
Выдался знобкий утренник. Мрак на востоке поблек и засерел. Слева, из-за дальних черных отрогов Привражья, брызнули алые лучи. Степь озарил яр– кий и чистый рассвет; на их пути заметался ветер, вороша поникшую от холода траву. Внезапно Светозар стал как вкопанный и заржал. Гэндальф указал рукой вперед.
– Взгляните! – крикнул он, и спутники его подняли усталые глаза. Перед ними возвышался южный хребет – крутоверхие белые громады, изборожденные рытвинами. Зеленело холмистое угорье, и прилив степной зелени устремлялся в глубь могучей гряды – клиньями еще объятых темнотой долин. Взорам открылась самая просторная и протяженная из них. Она достигала горного узла со снежной вершиной, а широкое устье разлога стерегла отдельная гора за светлым речным витком. Еще неблизкое ее взлобье золотилось в утренних лучах.
– Ну, Леголас! – сказал Гэндальф. – Поведай нам, что ты видишь!
Леголас заслонил глаза от рассиявшегося солнца.
– Я вижу, со снеговых высей, блистая, бежит поток, исчезает в разлоге и возникает из мглы у подошвы зеленой горы, близ восточной окраины дола. Гора обнесена мощной стеной, остроконечной оградой и крепостным валом. Уступами вздымаются крыши домов; венчает крепость круглая зеленая терраса с высоким дворцом. Кажется, он крыт золотом – так и сияет. И дверные столбы золотые. У дверей стража в сверкающих панцирях; во всей крепости никакого движения – видно, еще спят.
– Крепость называется Эдорас, – сказал Гэндальф, – а златоверхий дворец – Медусельд. Это столица Теодена, сына Тенгела, властителя Мустангрима. Хорошо, что мы подоспели к рассвету. Вот она, наша дорога. А ехать надо с оглядкой – время военное, и коневоды-ристанийцы не спят и не дремлют, мало ли что издали кажется. Не прикасаться к оружию и держать языки на привязи – это я всем говорю, да и себе напоминаю. Надо, чтобы нас добром пропустили к Теодену.
Стояло хрустальное утро, и птицы распевали вовсю, когда они подъехали к реке. Она шумно изливалась в низину, широким извивом пересекая их путь и унося свои струи на восток, к камышовым заводям Онтавы. Сырые пышные луговины и травянистые берега заросли ивняком, и уже набухали, по-южному рано, густо-красные почки. Мелкий широкий брод был весь истоптан копытами. Путники переправились и выехали на большую колеистую дорогу, ведущую к крепости мимо высоких курганов у подошвы горы. Их зеленые склоны с западной стороны подернуло точно снегом звездчатыми цветочками.
– Смотрите, – сказал Гэндальф, – как ярко они белеют! Называются поминальники, по-здешнему симбельмейны, кладбищенские цветы, и цветут они круглый год. Да-да, это все могильники предков Теодена.
– Семь курганов слева, девять – справа, – подсчитал Арагорн. – Много утекло жизней с тех пор, как был воздвигнут золотой чертог.
– У нас в Лихолесье за это время пять сотен раз осыпались красные листья, – сказал Леголас, – но, по-нашему, это не срок.
– Это по-вашему, а у мустангримцев другой счет времени, – возразил Арагорн. – Лишь в песнях осталась память о том, как построили дворец, а что было раньше, уж и вовсе не помнят. Здешний край они называют своей землей, и речь их стала невнятна для северных сородичей.
Он завел тихую песню на медлительном языке, неведомом ни эльфу, ни гному, но им обоим понравился ее протяжный напев.
– Послушать, так ристанийское наречие, – сказал Леголас, – и правда, звучит по-здешнему, то красно и раздольно, то жестко и сурово: степь и горы. Но я, конечно, ничего не понял. Слышится в песне печаль о смертном уделе.
– На всеобщий язык, – сказал Арагорн, – это можно перевести примерно так:
Где ныне конь и конный?Где рог его громкозвучащий?Где его шлем и кольчуга,где лик его горделивый?Где сладкозвучная арфаи костер, высоко горящий?Где весна, и зрелое лето, и золотистая нива?Отгремели горной грозою,отшумели степными ветрами,Сгинули дни былыев закатной тени за холмами.С огнем отплясала радость,и с дымом умчалось горе,И невозвратное времяне вернется к нам из-за Моря.