— Ты ведь ее не знала.

— Я знаю, кем она была.

— А твой отец? — спросил я.

— В чем-то он тоже мертв.

— Что значит в чем-то?

— Ничего, — сказала она.

Я осмотрел комнату, шкафы у стены в тусклом свете ламп, разбитое устройство на потолке, разбитые сенсоры, большой пустой портал, ведущий в коридор.

— Должно быть, он очень любил тебя после смерти твоей матери.

— Да, вероятно, — ответила Вика, — но он был глупец.

— Почему ты так говоришь?

— Он пошел за мной в Сардар, пытался спасти меня.

— Должно быть, очень храбрый человек, — сказал я.

Она откатилась от меня и лежала, глядя в стену. Через некоторое время голосом, полным жестокого презрения, сказала:

— Он был помпезный маленький глупец. Он боялся даже рычания ларла.

Она фыркнула.

Потом неожиданно снова повернулась лицом ко мне.

— Как могла моя мать его любить? Он был всего лишь толстый помпезный маленький дурак.

— Наверно, он был добр с ней, — предположил я, — а остальные — нет.

— А почему нужно быть добрым к рабыне для удовольствий? — спросила Вика.

Я пожал плечами.

— Рабыне для удовольствий, — сказала она, — полагается лодыжка с колокольчиком, духи, хлыст и меха любви.

— Может быть, он был добр с ней, — повторил я, — а остальные — нет.

— Не понимаю, — сказала Вика.

— Может быть, он о ней заботился, был с ней мягок, разговаривал с ней

— любил ее.

— Может быть, — согласилась Вика. — Но разве этого достаточно?

— Возможно.

— Я часто над этим раздумывала.

— Что с ним стало, — спросил я, — когда он пришел в Сардар?

Вика не ответила.

— Ты знаешь?

— Да.

— Так что же?

Она горько покачала головой.

— Не спрашивай.

Я не стал настаивать.

— А как он тебе разрешил идти в Сардар? — спросил я.

— Он не разрешал, — ответила Вика. — Пытался помешать мне, но я обратилась к посвященным и предложила себя в качестве дара царям-жрецам. Конечно, я им не говорила о подлинных причинах. — Она помолчала. — Интересно, знали ли они?

— Возможно, — сказал я.

— Отец, конечно, и слышать не хотел. — Она рассмеялась. — Он закрыл меня в моих комнатах, но верховный посвященный города пришел с воинами, они ворвались в наш дом, избили отца, так что он не мог двигаться, и я с радостью ушла с ними. — Она снова рассмеялась. — О, как я радовалась, когда его били и он кричал. Я его ненавидела. Как я его ненавидела! Он не был настоящим мужчиной, даже не мог терпеть боль. И не мог слышать рычания ларла.

Я знал, что кастовая принадлежность в Горе обычно передается по наследству, но это правило не обязательное, и человек, который не хотел оставаться в своей касте, мог ее поменять, если получал одобрение высшего совета своего города; такое одобрение давалось, если он подходил для другой касты и если члены этой касты не возражали принять его в свое братство.

— Может быть, — предположил я, — он оставался врачом, потому что не мог выдержать боль.

— Может быть, — согласилась Вика. — Он всегда хотел прекратить страдания, даже если речь шла о животном или рабе.

Я улыбнулся.

— Видишь, как он был слаб, — сказала Вика.

— Вижу.

Вика снова легла на меха и шелка.

— Ты первый из мужчин в этой комнате заговорил со мной о таких вещах.

Я не ответил.

— Я люблю тебя, Тарл Кабот, — сказала она.

— Думаю, нет, — мягко ответил я.

— Люблю! — настаивала она.

— Когда-нибудь ты полюбишь… но не думаю, что воина из Ко-ро-ба.

— Думаешь, я не могу любить? — вызывающе спросила она.

— Когда-нибудь ты полюбишь и будешь любить сильно.

— А ты сам можешь любить?

— Не знаю, — я улыбнулся. — Когда-то… давно… я думал, что люблю.

— Кто она была? — не очень приятным голосом спросила Вика.

— Стройная темноволосая девушка, по имени Талена.

— Она была красива?

— Да.

— Как я?

— Вы обе очень красивы.

— Она была рабыня?

— Нет, — ответил я, — она была дочерью убара.

Лицо Вики гневно исказилось, она соскочила с возвышения и подошла к стене, схватившись руками за ошейник, как будто хотела сорвать его с горла.

— Понятно! — сказала она. — А я, Вика, всего лишь рабыня!

— Не сердись, — сказал я.

— Где она?

— Не знаю.

— И давно ты ее не видел?

— Больше семи лет.

Вика жестоко рассмеялась.

— Тогда она в городах праха, — насмехалась она.

— Может быть, — согласился я.

— А я, Вика, здесь.

— Знаю.

Я отвернулся.

Услышал ее голос за собой.

— Я заставлю тебя забыть ее.

В ее голосе звучала жестокая, ледяная, уверенная, страстная угроза женщины из Трева, привыкшей получать все, что она хочет, женщины, которой нельзя отказать.