— Как ты угадал? — Ауле был обрадован. — Ну да, конечно! Знаешь — я только сейчас понял до конца, я же только что думал как раз об этом! Но разве живое может жить в огне?..

— Попробуй…

Старший из Айнур задумчиво чертил в воздухе какие-то странные фигуры.

— Что это? — заинтересовался Ауле.

— Танец пламени. Тебе тоже показалось, что это похоже на… письмена…

— Что это?

— Знаки, чтобы записывать слова, мысли, образы…

— Зачем?

— Чтобы сохранять знания. Ведь не все из тех, кто еще придет в мир, будут такими же, как Айнур. Им пригодится. Это будет называться — Къат-эр. Или — Къэртар…

Ни Вала, ни майя не сказал бы — «боги». И человек, писавший со слов Валы или майя, тоже так не сказал бы. Тот, кто писал, считал Валар именно богами — то есть теми, кому приносят жертвы и возносят молитвы в нарочито построенных для поклонения храмах… У нас и наших предков все же не так было. Нигде не говорится, чтобы Валар приносились жертвы и возводились храмы… А вот из «Речей Финрода и Андрет» известно, что до встречи с эльфами, в глубокую старину, у людей было такое. И поклонялись в том страшном храме скорее всего Мелькору. Значит ли это, что и позже Мелькору его последователи поклонялись как богу? Живому богу, который здесь — с тобой рядом, и ты приносишь ему жертвы… Не очень могу представить. Но слово — оно иногда куда как много может рассказать…

Все же это красиво…

…Гибкое чешуйчатое ящеричье тело он создал из огня, меди и черненого золота, крылья — из пламени, а большие удлиненные глаза — из обсидиановых капель. Черно-золото-алое существо с его ладони скользнуло в огненную круговерть, и Ауле ахнул и застыл в изумлении: существо танцевало, и в танце огня он узнавал те знаки, что чертил Мелькор. Основой танца была руна Ллах — Пламя Земли, и он подумал, что танцующая-в-огне так и должна зваться — Ллах.

Ауле счастливо улыбался, глядя на новое существо, представляя себе, как будет изумлен и обрадован Мелькор — он удивительно умел радоваться творениям других… Улыбка так и застыла на его лице, обернулась больным оскалом, когда что-то жгучее, похожее на незримый раскаленный обруч, сдавило его голову. Багровые и черные круги заплясали перед глазами, и со стоном он медленно повалился на землю, без голоса шепча — «за что, за что, за что…»

«Этого не было в Замысле».

Больше он уже ничего не слышал.

— Ауле… брат мой! Что с тобой… Очнись… что с тобой?!

Глаза цвета темной меди с крохотными точками зрачков. Неузнающие. Слепые. Мертвые.

Он приподнял Ауле — тело Кузнеца безвольно обвисло на его руках, — сжал его плечи, заглянул в глаза, повторяя, как заклинание: «Очнись…»

Медленно, медленно взгляд Ауле становился осмысленным, но теперь в его глазах появилось новое выражение — страха, всепоглощающего безумного ужаса.

— Что с тобой случилось? Тебе больно?

— Больно… — бессмысленно-размеренно, по слогам. — Значит, это и есть — боль. Я так больше не могу. Не могу.

Он повторял эти слова бесконечно — ровным неживым голосом, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. И Мелькор начал понимать, что произошло.

— Это… из-за твоего замысла? Руки Ауле дрогнули:

— Этого не было в Замысле. Этого не должно быть.

— Брат!..

Мелькор сильно тряхнул его за плечи. Ауле отчаянно замотал головой — и вдруг сбивчиво и горячо зашептал:

— Не могу это видеть, больно… Не хочу убивать… это ведь живое, — я умоляю тебя, сделай что-нибудь, ведь заставят уничтожить — это не должно существовать, а я не хочу, не могу…

— Идем со мной. Увидишь, у меня достанет сил защитить тебя.

— Нет, не поможет, ничего уже не поможет… я не хочу, чтобы — снова, чтобы так стало — с тобой… ты же не знаешь, как это больно… Поверь мне… знаю, ты сильный, ты знаешь и умеешь больше нас всех…

«Ты» — и «мы все». Это было странно и болезненно — Мелькор еще не отделял себя от всех.

— …но он сильнее… я прошу тебя, Мелькор, брат мой, — покорись. — С каждым словом в глазах Ауле все яснее читался — тот, недавний, непереносимый ужас, он говорил все быстрее и быстрее, захлебываясь словами: — Или — уходи, прячься, огради себя — пойми, все, все будут против тебя, все, даже я — да, да, и я тоже, потому что я не выдержу, не сумею — против всех, пусть ты проклянешь, пусть будешь презирать, но мне страшно, я знаю, что это — страх, я знаю, знаю, я понимаю все, но — останусь с ними… уже все равно, нет меня, пойми, нет, это — только оболочка, а в ней — ничего, кроме страха, нет; ты не поймешь, ты не знаешь, что это… А потом, когда-нибудь, — тебе не хватит сил, так спеши творить, ты все равно не умеешь по-другому, потому что тебя все равно настигнет эта кара, ты погибнешь, но все равно — пока можешь…

Он внезапно остановился, с побелевших губ сорвался стон — рухнул навзничь, тело его выгнулось — забилось на земле — затихло.

Орки — эльфы Страха. Не следует ли ждать появления Валар Страха? Что такого свершит в грядущем Ауле, если сейчас, в самом начале Творения, могучий Кователь Мира так жалок, подавлен и ничтожен? Если отбросить, конечно, то, что я не верю в ТАКОГО Ауле.

Это было новое чувство — как волна темного пламени: гнев. Мелькор поднялся, сжимая кулаки, выпрямился во весь рост и, запрокинув голову, крикнул: