— Что вы говорите? Не может быть! Ах, какая неприятность! Я ужасно расстроена.

— Ирина Николаевна, меня не интересуют ваши эмоции. Я прошу вас разобраться, позвонить мне через двадцать минут и сказать, как конкретно можно исправить сложившуюся ситуацию.

А как ее можно исправить? Если они дадут опровержение — это вовсе не муж Самойловой, а муж у нее другой, — поправка привлечет еще больше внимания и еще больше сплетен вызовет. Не идти же, в самом деле, с ними в суд? Идиоты! Не хотела связываться с прессой — и правильно делала, как чувствовала, что они медвежью услугу окажут. Надо прочитать, в тексте еще какая-нибудь гадость накручена. Но интервью почти дословно передавало их разговор, а комментарии были гладки, комплиментарны. Единственная неточность — “после окончания института…”. Никакого окончания не было, это журналист сам придумал. Да и кому бы пришло в голову, что у нее нет образования. Вот и Ольга попрекала. Может, купить диплом? Медицинский, конечно, не купишь, а какой-нибудь экономический — вполне.

Седьмой час вечера, а устала чертовски, хотя толком ничего не сделано, одни разговоры. Что еще успею? Разобраться с журналом. Юре, мягко говоря, наплевать на публикацию. В центре посудачат и замолкнут через неделю. Главное — Распутин. Влип, бедолага. Вместо секса в выходные дни разборки с женой в будни. Но вина не моя. Чья вина, пусть те и оправдываются. Связать Ирину Николаевну с Распутиным напрямую. Не хочется с ними разговаривать. Пусть Настя организует.

Анна вышла в приемную и передала секретарю распоряжение.

— Я сказала, что никого не принимаю. — Вспомнив, она кивнула на диван. — Почему эта сидела?

— Сами сказали, что я не вышибала. “Я подожду, я подожду”, — передразнила Настя. — Ну и сидела два часа. Фамилия идиотская — Крафт, как у мебельного магазина.

— Что? — Анна оторопело уставилась на Настю. — Вера Крафт?

— Да, Вера Николаевна Крафт. Я же вам докладывала.

— Ты сказала, что она звонила!

— Ничего подобного! Да вы не переживайте, она чокнутая какая-то, и фингал под глазом, очками закрыла, но все равно видно.

— Фингал? У Веры? — прошептала Анна, а потом закричала: — Идиотка! Я тебя уволю! Когда она ушла?

— Минут десять назад. — Настя испуганно хлопала глазами.

— Кретинка! Без выходного пособия вылетишь! — гремела Анна, выбегая из приемной.

По коридорам центра никто никогда не бегал, тем более директор. Сотрудники и пациенты шарахались в стороны, уступая Анне дорогу.

Она выскочила на улицу. Куда Вера пошла? К метро? Где оно? Налево, скорее. Холодный октябрьский дождь мгновенно промочил шелковую блузку. Туфли, сто долларов пара, черпали из луж, узкая юбка мешала бежать. Надо догнать Веру. Только бы догнать ее! Анна, пять минут назад умиравшая от усталости, готова была мчаться на окраину Москвы.

Вера брела под дождем. Про зонт она забыла, хорошо, что у пальто есть капюшон. Куда ей идти? Так много знакомых, и совсем нет друзей, к которым можно прибиться. Никогда бы не поверила, что Анна заставит ее ждать почти два часа, несколько раз выглянет в приемную, не поздоровается, смерит ледяным взглядом. А можно было поверить, что свекровь станет драться? Сергей изменять? Происходящие события связаны какой-то внутренней логикой. Но ей эта логика недоступна.

Вере послышалось, что ее окликают по имени. Оглянулась. В сумерках, через заливаемые дождем, темные очки ничего не разобрать — только смутные силуэты. Побрела дальше. Если бы не дело, которое нужно обязательно выполнить! Вот так бы идти, ни о чем не думая, и дойти до своего конца. Грешны мысли о самоубийстве, но они сейчас самые утешительные. Покончить со всем разом — и ни боли, ни страдания, ни унижения. Покой. Она всегда стремилась к покою. О ней быстро забудут. Погорюют и забудут. Да и горевать-то некому. Она оставит записку, чтобы не было лишних толков. “Дорогие мои! Простите меня за мой поступок, за горечь, которую я вам доставлю. Простите меня за…” Мысленное сочинение предсмертного письма отвлекло от поиска логики в хаосе.

— Вера! Верочка!

Да, кто-то зовет. Вера опять оглянулась, сняла очки. По лужам, задрав юбку выше колен, мчалась Анна.

— Верочка! Стой! Подожди! Вера шагнула ей навстречу.

Прохожие обходили и из-под зонтов косились на странную пару, обнявшуюся посреди тротуара. Лицо одной женщины скрывал капюшон, зато другая, с мокрыми волосами, в светлой, прилипшей к телу блузке, выглядела голой на октябрьском холодном ветру.

— Как хорошо, что я тебя догнала! — задыхаясь, говорила Анна. — Я так боялась! Мне казалось, что, если я тебя не найду, случится что-то страшное. Прости меня!

— Аня, ты с ума сошла, ты простудишься!

— Чепуха! Прости! Я тебя не узнала, я ду-ду-мала, ты звонишь. — Анну начал бить озноб.

— У тебя воспаление легких будет. Дай я сниму пальто, мы им накроемся. Пошли скорее!

— П-пошли. Не надо, не снимай, мне не холодно.

— Да ты дрожишь! Можешь идти быстрее?

— Не-не могу. Тренировки никакой. Вера, прекрати! Уже б-близко.

Они вошли в приемную Аниного кабинета и вспугнули трех девушек, утешавших заплаканную Настю. Троица быстро выскользнула.