Мать мазала меня йодом или зеленкой. Перевязывала. Вздыхала:

— Опять подрался. Что ж это за жизнь такая…

Ей вторила Варя — наша с Семеном младшая сестренка:

— Опять подрался. Что ж это за жизнь такая…

Но отец с братом хвалили:

— Может за себя постоять. Наша кровь…

Чаще всего я дрался в школе. С «вербовкой». Особенно с двумя ее пацанами из нашего класса. С Поташем и Д ы рой. Саня Поташ был крепким малым. Д ы ра — всегда злым. Оба учились хуже всех в классе. Оба курили, уже ни от кого не скрываясь. Оба постоянно дрались со всеми подряд. И иногда друг с другом.

Как-то случайно я подслушал разговор нашего учителя Пойгу с директором школы:

— Ну, чего мы их держим. Обоих определенно необходимо переводить в школу для умственно отсталых. И Поташа, и Дырина. Они же с первого класса не справляются с материалом. Мало того — тормозят весь класс…

Директор как бы соглашался, но не очень:

— Надо-то надо. Но ты же знаешь — в Чагудае только одна школа — наша. А в Шольский их попробуй переведи. Сам туда не наездишься. А от родителей их…

Пойгу вздыхал:

— Знаю-знаю. У Поташа оба пьют. У Дырина мать тоже пьет, а отец в тюрьме на Синей горке…

— Во-о-от, — тянул директор. — Все на нас. Так что давай уж как-нибудь дотянем их до неполного среднего. А потом в училище пойдут при заводе…

На том тот разговор и закончился:

— Что ж делать…

Тогда я задумался о школе, о родителях, о соседях, о Поташе, о Дыре, о других одноклассниках. О том как живут, почему. Задумался — и напрасно. На одной из перемен Юрка Сурепов заявил:

— Наш Чагудай и не болото вовсе, а море. Мы отсюда не видим, а дальше там за камышами вода так разливается, что можно плавать хоть на кораблях, хоть на подводных лодках. И когда пойду в армию, то приплыву домой на подводной лодке…

Тут я засмеялся:

— Во заливает. Нет там никакого моря. За болотом — лес. До Синей горки. Оттуда к нам можно через Кольцовку на поезде по железной дороге вернуться…

Но Юрке очень хотелось приплыть домой на подводной лодке:

— Чем докажешь?

Он что — забыл уроки географии?

— У учителя в кабинете на стене карта нашей области висит. Пойдем посмотрим…

— Фу, карта — оттопырил губу Юрка, — я тебе их сколько хочешь нарисовать могу…

Правда, что ли, не верит картам или выпендривается зачем-то?

— Учительская карта не нарисована. Ее из космоса со спутника фотографировали…

— Ага, ты сам, что ли, туда летал фотографировал?

Какая шлея Юрке под хвост попала?

— Нет, ученые…

— Крученые, моченые…

Причем здесь «крученые», «моченые»? Я не знал, что думать, что сказать.

А Юрка фыркал:

— Тоже мне умник. Не знает, а спорит. Не знает, а спорит.

— Знаю.

— Не знаешь.

— Знаю.

Что ж еще можно было ему сказать? Я задумался, а Юрка вдруг легонько ткнул меня кулаком в щеку. Я опешил. Мы же с одного двора. Почему? И зачем?

Я не ответил Юрке. И получил еще в глаз.

Я смотрел на Юрку и не понимал, почему мы должны драться. А потому не чувствовал злобы. Кулаки мои просто не сжимались. Я думал. Я совсем забыл совет брата: «Никогда не задумывайся. Задумаешься — пропал».

Пацаны вокруг непонимающе молчали. А Юрка, пнув меня неуверенно, заключил:

— Не знаешь.

Тут не выдержал мой друг Серега:

— Ты че, Колян?

Я отмахнулся:

— Ни че… Через плечо…

Из школы шел побитой дворняжкой. И мелюзга тыкала в меня пальцем:

— Колька Парфенов сегодня получил.

— Врешь.

— Сам видел. Юрка Сурепов ему накостылял…

В другое время только зыркнул бы в их сторону, и они разлетелись бы как воробьи. А тут, того и гляди, в спину камнем запустят:

— Кольку Парфенова побили… Побили…

Зайдя домой, я бросил портфель, упал на кровать и уткнулся лицом в подушку. Заревел.

Потом просто лежал. Смотрел в потолок.

Пришел Сема, работавший с родителями в разные смены:

— Ты чего валяешься? Заболел?

— Не, — подала голос сестренка, — его Юрка Сурепов побил.

Брат так и сел рядом на кровать:

— Да ты чего, Колян? Я тебя как учил? Мне, что ли, за тебя заступиться?

Когда доставалось от старших пацанов, я всегда мог честно позвать его. Брат приходил в своем танкистском комбинезоне. С тяжелым ремнем на поясе. И помогал кулаками. А когда их не хватало, то снимал с пояса ремень. Отвешивал налево и направо, по головам и по спинам, не разбирая.