— Это неоригинально. Уже был поджог рейхстага, и все знают, чем кончилось дело.

— А я до сих пор считаю, что всё тогда правильно задумали. Провал акции произошел по вине исполнителей: устроили гласный суд, позволили Георгию Димитрову выступить с речами. Для успеха же дела нужен был мертвый Димитров…

Наступило молчание. Хуго Ловетти сидел в глубокой задумчивости.

— В ваших словах есть резон, — сказал он после паузы. — Я бы сделал убийцу выходцем из Советов. Конечно, все должно быть организовано тщательно, солидно…

— Верно, потенциального исполнителя акции на какое-то время отправляют в Советский Союз. Пусть поживет там, обрастет связями, примелькается. А потом человек возвращается на Запад и стреляет в какого-нибудь лидера свободного мира. Представляете, какой будет эффект?

— На память приходит инцидент, когда были устранены король Александр и Барту [10] . А затем в Париже еврейский юноша Гриншпан убил немецкого дипломата. Это дало повод фюреру организовать “хрустальную ночь”. — Ловетти встал, прошелся по комнате. — Думаю, вы на правильном пути. Попрошу позже еще раз прокрутить оба фильма — хочу кое-что уточнить. Да и вообще мы вернемся к этому разговору. Я дрожу от возбуждения при мысли, что возникает возможность решить кардинальную задачу — столкнуть лбами две самые могущественные державы. Нет, что ни говори, проделана полезная работа!

Лашке встал. Поднялась с кресла и Аннели Райс. Итальянец протянул руку, Лотар Лашке пожал ее, но как-то неуверенно.

— Что такое? — сказал Хуго Ловетти. — Вы чем-то встревожены?

— Есть немного… — Лашке помедлил. — Должен заметить, что фильмы сняты давно…

— И с тех пор произошло нечто важное, изменившее ситуацию, ваши возможности?

— Именно так. Человека, готовившего обе акции, уже нет.

— Речь идет о мужчине, которого я видел в фильме, — того, что дает задание главному действующему лицу?

— Нет, о другом. Человек в фильме был всего лишь ретранслятором идей метра.

— А сам метр?

— Он бежал. Бежал, понимая, что не имеет шансов выжить.

— Бедняга лишился рассудка?

— Нет, был в полном здравии… Видите ли, я никогда не верил ему до конца, хотя он и стремился расположить меня к себе. Вы смотрели фильмы и убедились, как гениально поставил он обе акции. Оказалось, действовал с далеко идущими целями. Темнил. Усыплял бдительность стражей. И в конце концов бежал…

— У вас странный тон. Да, противника надо уважать, если это сильный человек, опасный. Но в вашем тоне — нежность!

— Эжена Бартье я хотел бы иметь другом, а не противником. Это был необыкновенный человек. Пробыл у меня свыше десяти лет и все это время не оставлял мысль о побеге, совершил много таких попыток. После каждой я ужесточал режим содержания пленника, а он — готовил новый побег.

— Однако в конце концов он понял, что живым ему не вырваться?

— Он все хорошо понимал. Хотел во что бы то ни стало доставить информацию нашим противникам.

— Зная, что сам при этом погибнет?

— Да.

— Но вы перехватили его?

— Когда он был уже мертв.

— Как все случилось?

— Бартье бежал из нашей подводной лаборатории. Она установлена на дне моря, где слой воды шестьдесят метров. Представьте себе рифовое образование, поросшее одной удивительной водорослью…

— Водорослью с особым качеством?

— Именно так. Бартье экспериментировал с этим растением, добывая из него нужный нам препарат. В фильме вы видели его действие. Так вот, в лаборатории жили двое — Эжен Бартье и помощник. Там, на дне, они дышали сжатым воздухом. Глубина моря шестьдесят метров, значит, давление семь атмосфер. В таких условиях никакой охраны не требуется. Ученый мог работать в районе дна — собирать водоросли нужного ему типа. А всплыть не имел возможности. Вам, старому ныряльщику, хорошо известно, что с такой глубины водолаз всплывает долго, несколько часов, чтобы произошло освобождение организма от растворенного в нем азота. Иначе неизбежна закупорка кровеносных сосудов газовыми пузырьками и — гибель.

— Эжен Бартье был информирован обо все этом?

— О да! Ведь его специально готовили к работе под водой, обучили обращению с аквалангом.

— Интересно, сколько же было аквалангов в подводной лаборатории?

— Всего два аппарата. Конечно, имелись запасные мембраны, которые часто выходят из строя, а также несколько больших транспортных баллонов со сжатым воздухом для перезарядки аквалангов. Но Бартье располагал одним аквалангом трехбаллонной конструкции с суммарной емкостью двадцать один литр.

— На какое рабочее давление рассчитаны баллоны?

— Полтораста атмосфер.

— Минуту! — Ловетти закрыл глаза, что-то подсчитал в уме. — По моим данным, такой аппарат позволял на глубине шестьдесят метров работать не более девяти—десяти минут.

— Совершенно точно. Десять минут — это максимальная возможность. А потом пловец должен был вернуться в лабораторию и перезарядить опустевшие баллоны.

— Вон как вы все организовали! Верно, в таких условиях побег равносилен гибели.