Шрифт:
– Долм-И.
– Чего?…
Я так резко остановился, что чуть не упал. Меня толкнули в спину.
Лежа тоже оказалось очень даже неплохо.
Машка осталась стоять.
– Ты спрашивал, как называется дом чарутти. Долм-И.
– Ага. Понятно. У нас эти домики по-другому обзывают. Но очень похоже. Совпадение, наверно. Хоть мой наставник говорил, что совпадений не бывает.
С земли подниматься не хотелось. Теплой она была. И молодой травой пахла.
– Так ты истинно их видел?
– Чарутти?
– Нет. Долм-И.
– Видел. Раза три. Или четыре.
Тепло как весной. И настроение весеннее. Рюкзачок жратвы, подходящую компашку, и такой пикничок можно было бы устроить!…
– А я первый раз вижу.
– Ну, и…
– Говорят, те, кто их видят, умирают.
– Ага. Про тиаму тоже так говорили.
Машка промолчала, только покосилась на мою правую руку. С ладони так и не сошел след листа. Я вот почти забыл о нем. Не болит, не мешает – ну, и ладушки. Некоторые с родимым пятном живут. На лице. И ничего. А у меня – вроде как след от ожога. Старого. Не сразу и заметишь, если не знаешь, где смотреть.
– Слышь, Машка, надеюсь, хозяин не обидится, что мы на его дом глазели?
– Кто?
– Ну, чарутти, что живет там.
– Чарутти не живут в Долм-И.
– Да? Тогда на фига им этот дворец?
– Чтобы умереть в нем.
– Подожди-подожди, – я перевернулся на спину, закинул руки за голову. Хорошо так, аж глаза закрываются. – А кто мне говорил: «…прожив одну жизнь, они меняют облик…» и все такое?…
– Я говорила. Только…
– Ну, ну…
– Не все чарутти изменяются. Те, кто не хочет, или не может, приходят умирать в Долм-И.
– Ага. И дверь за собой закрывают.
– Откуда ты знаешь?!
Машка присела, склонилась надо мной. Глазищи огромные. И светятся. Днем.
А это что-то новенькое.
– Пошутил я. Пошутил. Чего ты так перепугалась?
– С этим не шутят, ларт.
– Ладно, не буду больше.
– Ларт…
– Чего тебе?
Так не хочется открывать глаза. А Машка аплодирует. Пока тихо и редко. Вроде как шепотом. Но с нее станется и овацию устроить.
– Ларт, уходить надо.
– Зачем?
– Мы слишком близко к Долм-И. Я не знаю, что это за место и…
– Нормальное место. Тихое, спокойное. И совсем рядом с дорогой. Странно.
– До пожара его видно не было. И теперь не всякий увидит. И не всех оно примет.
– Ну, меня оно приняло. И тебя, похоже, не гонит. Так что ложись, расслабься. Глядишь, и хромота твоя пройдет.
Машка подумала немного, и устроилась рядом.
– Ларт, – дохнула мне в ухо.
– Чего?
– А как там? Внутри?
– Странно там. В одни словно тянет. А вот в другие и за деньги лезть не хочется.
– Деньги? А зачем они тебе?
– Ну, блин, ты спросила!… Чего-нибудь полегче спроси.
Что Машка и сделала.
– Последний хозяин Долм-И был целителем, да?
– А мне откуда знать? Может, и был.
– Ты тоже был целителем.
– Почему был? Я и сейчас…
– Сейчас ты ларт. Без хозяина.
Надоел мне этот базар. Про хозяина. И вообще…
– Знаешь, что, Машка! «Спать» была команда!
Машка затихла.
А я еще раз глянул на каменный «скворечник». Здорово он напоминал крымский дольмен. Вообще-то, все эти домики похожи друг на друга. Как по одному проекту деланные. Или как дети одной матери и одного отца. А эти – прям близнецы братья.
Солнце светило на стену, ту, что со входом. Но заходить внутрь мне не хотелось. Может, потом. Как-нибудь. Когда пробки в нем не будет.
ЧАСТЬ 2
22
– Легкого пути, мин.
– И тебе легкого пути, миной, – отозвалась Машка на приветствие.
Это я так думаю, что приветствие. Надеюсь. Не хочется, чтоб после ее слов началась крутая кабацкая разборка. Не то у меня настроение, как для разборки. Да и запахи в кабаке очень уж аппетитные. Я невольно сглотнул, и брюхо тут же громко заурчало, напоминая, что последние дни я кормил его всякой дрянью. Подножным кормом, можно сказать. В другое время я бы и не глянул на этот корм, но когда в пузе пусто, то и горелый прошлогодний орех жратвой покажется. Другие пункты нашего походного меню лучше не вспоминать.
Сытый человек отличается большей брезгливостью и переборчивостью. Но пара недель строгого поста и он сжует что угодно, не заморачиваясь вопросами: Кого это я ем? И почему без соуса?
Машка за эти дни превратилась в ходячие мощи. Я тоже не оброс жиром.
И доказывать сейчас, что я круче крутых яиц, не было ни малейшего желания.
Наверно, кто-то наверху очень любит меня: ничего и никому доказывать не пришлось. Даже когда хозяин кабака обратил на меня самое пристальное внимание.