Шальной гребень волны вскинулся на мостик, с шумом прошелся над головами людей, сливаясь в кипящий водоворот. Потом вода схлынула, словно испугавшись чего-то, и на палубе, на парусиновых обвесах, на поручнях — на всем засветился тонкий голубоватый ледок.

«Так и обледенеть недолго, матросы в сосульки превратятся». И старший лейтенант крикнул комендорам, стоявшим у орудий:

— Надеть штормовые костюмы!..

Из кубрика, где сидели десантники, неожиданно вырвалась песня и понеслась над морем сквозь шторм и ветер:

Прощайте, скалистые горы, На подвиг Отчизна зовет. Мы вышли в открытое море, В суровый и дальний поход…

И чистый молодой голос выводил песню из люка на простор, где в нее сразу вплетались и шум воды, и скрип мачты, и заунывные причитания ветра в обледенелых снастях.

А волны и стонут, и плачут,

И бьются о борт корабля,

В далеком тумане растаял Рыбачий -

Родимая наша земля…

— Так и хватают за сердце, — вдруг затосковал Вахтанг и, оглянувшись, махнул рукой: — Смотри, лейтенант, песня-то как подходит: вот он, Рыбачий, тает в далеком тумане!..

Низкая, прижатая к воде земля полуострова смутно брезжила во мгле полярной ночи.

— Это хорошо, — сказал Ярцев; подумал о чем-то и добавил серьезно: — Хорошо, что поют люди…

Откуда-то с севера, приближаясь к «охотнику», катился по волнам седовласый клубок метелей, и боцман Чугунов поспешно доложил:

— Справа по борту, курсовой — сорок пять: «снежный заряд»!

— И, кажется, идет прямо на нас, — присмотрелся Вахтанг. — А ну, задраить вентиляторы!., люки, двери!.. Застегнись, лейтенант, как следует, наушники спусти на шапке, а то…

И — не успел договорить. Все кругом заметалось, заплясало в белом вихре. Мокрые метельные клочья хлестали по обвесам, хлопала натянутая парусина. Ничего не было видно в белесой мгле. Снег летел горизонтальными пластами, покрывая наветренный борт катера толстым наростом, который тут же жадно слизывали волны. Холодная крупа забивалась за шиворот, лезла в уши, в рот, в ноздри. Нельзя было вдохнуть, чтобы сразу не ощутить вкус снега.

Взъерошенный кавказец, зачем-то отбиваясь руками, точно на него напал рой жалящих пчел, кричал:

— Хорошо, хорошо!.. Вах, как хорошо!..

И лейтенант Ярцев, прислушиваясь к барабанному бою снега по капюшону, думал: «Это действительно хорошо… не сразу заметят с берега…» Когда же «заряд» укатился по волнам в сторону Рыбачьего и лейтенант скинул капюшон, горизонт ночного океана показался ему ослепительно чистым.

— Берег! — крикнул мичман Назаров, вытягивая руку. — Катера прикрытия вышли к берегу!..

До «двести шестнадцатого» докатился неровный гул батарей. Яркие клубки осветительных снарядов, точно шаровидные молнии, разрезали мрак огненными струнами. Мертвыми узлами сплелись лучи прожекторов, и, казалось, никто и никогда уже не сможет их распутать. Катеров не было видно, но вспышки разрывов указывали их место, и море в этом районе было неестественно зеленое, словно освещенное изнутри.

— Смотри, лейтенант, — сказал Вахтанг, — это они делают, чтобы твои люди в целости высадились… Понимать надо, на какое дело идете!

— Вон там утес, такой высокий, видишь? — спросил Ярцев.

— Вижу!..

— Заводи катер туда, там и высадимся.

Неожиданно голубой луч прожектора, словно меч, рассек темноту сверху донизу и уперся слепящим глазом прямо в борт «охотника».

— Шашку!.. Боцман, — шашку!..

Чугунов с быстротой пружины выбросился из турели. Прыгая по уходящей из-под ног палубе, в мгновение ока очутился на корме. Раз! — и шашка с разбитым капсюлем полетела в воду, где начала извергать клубы дыма. Прожектор замер на этой шашке, а катер сразу вырвался из яркого луча света.

— Чуть не погубили, — облегченно выдохнул Беридзе и посмотрел в ту сторону, где катера прикрытия вызывали на себя огонь немецких орудий; враги, не подозревая истинной цели появления катеров, вводили в бой новые и новые батареи, и все их внимание теперь было собрано на этом лишь крохотном участке моря.

— Право на борт! — скомандовал Вахтанг. — Десантникам пора выходить на палубу, готовиться к высадке!

Берег наплывал на катер высоким темным барьером. Ночной прилив скрывал под водой острые кошки рифов. Чугунов, стоя на носу «охотника», наугад совал в темные волны длинный шест с пестрыми отметинами футов, зычным голосом докладывал о глубине на мостик. Сильные течения прибойной полосы швыряли катер то вправо, то влево, и Вахтанг возбужденно покрикивал на рулевого:

— Ты что мне свою фамилию на воде пишешь? Я ее и так знаю…

Внезапно катер сел на камни, противно заскрежетав днищем. Все на мгновение растерялись, и лишь Вахтанг остался спокоен.

— Вах, ерунда! — сказал он. — Десантники сойдут, и «охотник» сам встанет на чистую воду… Можно начинать высадку!

Одетые в непромокаемые костюмы, комендоры первыми попрыгали за борт. Морские пехотинцы собирались уже «сигать» вслед за ними, но Вахтанг остановил их:

— Куда, куда? Вас понесут…