— Ну и не сообразительный же ты! — горячо выкрикнул Ярошенко. — Жена, говорю тебе, двойню родила… Отец пишет, что мальчишки оба… Пошли, лейтенант, пошли…

Он увлек его за собой и, возбужденный, счастливый, все теребил свои волосы, дергал себя за чуб, смеялся приговаривая:

— Каково, а?.. Сразу двух… А ведь опоздай письмо на один день, так бы и ушел в десант, ничего не зная!

— Да, — согласился Мордвинов, — так бы и ушли.

— Так это же плохо было бы! — возмутился капитан.

— Плохо, — отозвался лейтенант, усаживаясь за столик.

Ярошенко, не понимая его спокойствия, лил через край стакана пиво, шумно переживал:

— Ты понимаешь? Двое, оба мальчишки… Орут, наверное… Конечно орут… Да ты пей, пей!

Мордвинов отхлебнул из стакана. Пиво было невкусное, прогорклое, но, чтобы не обижать счастливого капитана, он пил с ним наравне. Ярошенко показывал ему фотографию своей жены, и лейтенант, похвалив кубанскую красавицу, пожалел, что у него нет карточки Китежевой. Потом он вспомнил девушку-санитарку, неожиданно захотелось поскорее допить пиво и пойти к ней.

— Вот, — говорил капитан, — схожу в этот десант, отобью у немцев Титовку и… в отпуск поеду, мне уже давно обещают целый месяц дать.

За соседним столиком в кругу морских пехотинцев сидел офицер инженерной службы, горячо рассказывал:

— Муста-Тунтури!.. Этот горный хребет не легко перевалить даже альпинисту, а нашим войскам придется брать его штурмом. Вы слышите? Это уже началась артподготовка. Дитм доверяет охрану перешейка отборным командам гренадеров, он знает, что если мы перевалим через хребет, то сразу окажемся в глубине Лапландской армии… В этом-то и преимущества нашего наступления, — продолжал инженер, — что мы одновременно наносим удары по обороне противника на разных направлениях… Мы только сегодня вечером нанесли свой основной удар от озера Чапр, а сегодня в полночь Лапландская армия уже будет расчленена, и вряд ли горные егеря еще осознают эту угрозу…

Заметив, что своей речью он привлек внимание офицеров, инженер немного смутился и, подняв стакан с пивом, кивнул в сторону Ярошенко и Мордвинова:

— Ну ладно, — сказал он, — за вас! Это вам сегодня ночью предстоит открывать дорогу на Печенгу!..

— Откроем, — ответил Ярошенко, и его лицо, до этого веселое и беззаботное, слегка потемнело. — Откроем, — повторил он, пряча фотографию жены в карман.

Мордвинов допил пиво и вышел в зал. Девушка сидела на прежнем месте, но в этот момент на радиоле перевернули пластинку, среди танцующих возникло какое-то перемещение, и, заметив лейтенанта, девушка сама подошла к нему.

— Сейчас, — сказала она, — «дамский» танец, и вы не имеете права отказаться.

— А я и не отказываюсь, — улыбнулся Мордвинов, кладя руку на плечо незнакомки. — Вы из какого санбата?

— Я из губы Сайда, — ответила она, — зовут меня Таней… А вас?.. Мы тоже уходим ночью к Титовке…

Так состоялось знакомство. Мордвинову было легко с этой веселой толстушкой, которая, прильнув к его плечу, наивно выбалтывала секреты про своих подруг, но мысли молодого лейтенанты были заняты другим. В сердце опять неожиданно вошла острая, какая-то тягучая тоска по Вареньке, и, слушая Таню, он безразлично отвечал:

— Да?.. Что вы говорите?.. Вот как… Интересно…

Однажды, откинувшись назад, она неожиданно спросила:

— О чем вы думаете?

— Я?.. Да так, ни о чем.

— Нет, — возразила Таня, — я же ведь вижу, что вы все время думаете.

Ее голова находилась на уровне его плеча. Якову стало смешно.

— Я думаю, что вы хорошая девушка.

— Шутите, — недоверчиво сказала она.

— Шучу, — согласился моряк..

А он как раз и не шутил. Ему действительно казалось, что в этой девушке, с которой его свела на час военная судьба, он мог бы, наверное, найти человека-друга на всю жизнь. И не только в ней, но и в другой, — вон как их много кружится!..

Может, но — не хочет. И никогда не захочет, потому что не отболело в душе старое — все, что связано с Варенькой. И вряд ли когда-нибудь отболит…

— …А потом снова вернемся…

Она что-то говорила ему, а он прослушал. Неудобно!

— Что вы сказали? — спросил он, смутившись.

— Ну вот видите, — обиделась Таня, — вы все время о чем-то своем думаете, думаете… Я предлагаю вам выйти на волю.

«Выйти на волю», — так говорят деревенские девушки.

Они вышли на крыльцо. Посреди узкой губы копил пары тральщик. Прошла мимо машина, колотя дорогу цепями. А там, где чернели вдали изломы скал, небо вспыхивало отблесками орудийных залпов, и девушка спросила:

— Это на Муста-Тунтури?

— Да, — ответил он.

Матросы, курившие на крыльце, бросили окурки и ушли дотанцовывать. Мордвинов, которому искренне хотелось сделать девушке что-нибудь приятное, позаботился:

— А вам не холодно?

— Нет…

Таня взяла его за руку; медленно и бездумно они пошли вдоль берега. «Вот если бы ей передать то, что было у Вареньки, — размышлял Мордвинов, — вот тогда, может быть…»

— Все-таки холодно, — неожиданно сказала девушка.

Они стояли вдали от жилых строений. Ветер доносил к ним свист пара на тральщике да музыку, вырывавшуюся время от времени из раскрытой двери солдатского клуба.