— Мам, «кретинный двигатель» — что такое? — На пути к двери возникает Эмили.

— Не знаю, радость моя. Удачного тебе дня. Пока.

15.26

Презентация в полном разгаре. Идет на ура. Директор-распорядитель, сэр Эласдэр Кобболд, только что высоко оценил мое понимание проблем европейской интеграции. Лондон, будто сложенная из кубиков «Лего» деревенька, раскинулся под окнами конференц-зала «ЭМФ» на семнадцатом этаже, и на один головокружительный миг я чувствую себя владелицей всех тех миллионов, о которых идет речь в моем обзоре.

Заключительную часть прерывает чей-то кашель. Селия Хармсуорт маячит у двери, проделывая фокус, который неизменно помогает изображающим скромность особам попадать в центр внимания.

— Прошу прощения, Робин, — с жеманной улыбочкой выдыхает она. — У охраны в вестибюле возникли проблемы с каким-то пьянчужкой…

Робин Купер-Кларк вскидывает бровь:

— А мы при чем, Селия?

— Дело в том, что он назвался отцом Кейт.

Характер наших с папулей встреч за двадцать лет не сильно изменился. Месяцами от него ни слуху ни духу, если не считать отчетов моей сестры о родительских скандальных дебошах и недомоганиях, которые, по идее, приказали долго жить вместе с лордом Нельсоном: столбняк, цинга и тому подобная экзотика. Но в один прекрасный день, когда я и ждать-то перестаю, а ноющая боль в сердце стихает, на горизонте возникает папа и пускается в разглагольствования о нашем родстве душ, которого нет и в помине. Отец всегда путал сентиментальность с близостью. Для него я по-прежнему его маленькая девочка, хотя когда я в самом деле была маленькой девочкой, отцовские претензии ко мне требовали поистине женской силы. Теперь, когда я выросла, он ждет от «малышки» детского послушания и страшно злится, получая отпор. Бывает, он приходит навеселе — по нему не определишь, — но денег он просит всегда. Всегда.

На фоне хромированно-белого вестибюля Джозеф Алоиз Редди выглядит неандертальцем. Взгляды деловой публики, при костюмах и кейсах, прикованы к нему. Он не вызвал бы большего шока, если б вдруг публично испортил воздух. В пальто на рыбьем меху из лавки старьевщика, с нечесаными седыми космами, Джо похож на гончара, решившего всучить свои горшки экипажу космического корабля из «Звездного пути». Попытки двух охранников с крякающими рациями выпроводить его за дверь успеха не имеют — угнездившись на металлической скамье, с полиэтиленовым пакетом в ногах, папуля держится с хмельным достоинством и упорно не желает покидать стены «Эдвин Морган Форстер». Завидев меня, расцепляет горделиво сложенные на груди руки и победоносно тычет пальцем:

— Вот она, моя Кэти! Ну?! Что я говорил?

— Спасибо, Джералд, — скороговоркой благодарю я охранника. — Папа сегодня не в форме. Я им займусь. — И тащу Джо на выход, глядя прямо перед собой, чтобы избежать жалостных взглядов — вечного проклятия семьи Редди.

Оказавшись за пределами «ЭМФ», предлагаю отцу посетить кофейню на Чипсайд, подальше от орбиты вращения коллег, но он тянет меня в соседний «Кингз Армз». В древнем пабе, куда еще Диккенс захаживал, пол посыпан опилками, а у школьного возраста официантки с ослепительно белой кожей язык украшен стразами. Садимся за угловой столик, под портретом краснощекого графа; отец — с двойным виски и пакетиком арахиса, я — с бокалом горького тоника. Мама всегда пила «Биттер лемон»: поначалу просто безалкогольный напиток, позже он превратился в состояние души.

— Ну и как там крошка Эмма? — Отец дышит на меня убийственной смесью ароматов: «Джонни Уокер» и вареные яйца, если не ошибаюсь.

— Эмили.

— Ага, Эмили. Должно, семь стукнуло?

— Шесть. Будет. В июне будет шесть, папа.

Он кивает, довольный. В самом деле, шесть, семь — невелика разница.

— Ну а парнишка? Джулия говорит, весь в меня. О господи. Ни один, даже самый дрянной или вовсе отсутствующий родитель не прочь поймать кайф от своего следа в генетическом фонде человечества. Я сверлю злобным взглядом пузырящуюся воду в бокале. Сама мысль о том, что какая-то залетная спираль ДНК с автографом Джо Редди раскручивается в моем мальчике…

— Бен похож на меня, папа.

— Во! И я ж о том. Мы с тобой, рыбка, завсегда были одно. На лицо не подкачали, счет уважаем, маленько норовисты, э-э-э? — Он ополовинивает виски и набивает рот арахисом. Перебор во всем. В этом мы точно похожи. — Чё ж не спросишь папочку про жизню? Во-она куда к дочурке-то притопал.

Акцент уроженца северных графств так очевиден — хоть ножом режь, но слышится в нем и примесь напевных ноток Корка, откуда родом его мать. Неужели и я когда-то говорила так же? Если верить Ричарду, в первые дни знакомства он меня с трудом понимал, но я довольно быстро сменила северный выговор на столичный и накрепко запомнила, что вместо слова «зад» лондонцу следует говорить «попа» или «пониже спины». Детям своим я тоже говорю «попа», всякий раз спотыкаясь на этом гладком, жеманном словце, будто и у меня, как у нашей официантки, пирсинг во рту.

Папа желает облегчить себе задачу, ради которой он ко мне «притопал», да только я не желаю ему помогать. До сих пор помню, как он, слюнявя пальцы, пересчитывал десятки, что я выделила ему со своей первой зарплаты. И это родной отец. Нет уж, хочет денег — пусть сам попросит.

— Повторить? — Официантка конфискует пустые бокалы.

— Нет.

— Ага ж, мне то же самое, и себе плесни, куколка.

Девчонка вспыхивает и на глазах подтягивается — эффект от улыбки папули я наблюдала не раз. Он был когда-то красив, мой отец. Не просто хорош, а именно красив, и потому гниение, а не расцвет стало его уделом. «Тайрон Пауэр» [17] , — любовно поглядывая на него, бормотала бабушка, и я, по молодости лет не знавшая старых голливудских звезд, думала, что это не имя, а тот заряд, который получали люди в присутствии Джо Редди. Заряд неуправляемый, но и неотразимый. Я разглядываю отца, пытаясь увидеть то же, что и все остальные: опухшее лицо, нос и щеки в красных прожилках, все еще длинные ресницы, обрамляющие, если верить маме, когда-то самые синие глаза на свете: омуты цвета ультрамарина, куда и канули обаяние его и ум. «Дамский угодник» — так отозвался о нем мой первый приятель. Папаша твой — находка для баб, Кэш. Видела бы ты его в субботу с красоткой Кристиной. Боже, как я краснела при каждом упоминании о похождениях отца.