Но выстрела не было, и с каждым шагом моя надежда становилась все призрачней и ирреальней. Я заскучал, как пожилая вдова, от которой уходит последний любовник, и уж совсем нехорошо мне стало, когда мы вышли на небольшую каменистую площадку над бездонной пропастью. А выстрелов Джамили по-прежнему не было, и я с сожалением подумал, что их не будет вообще.

— Все, брат, пришли, — по-своему меня жалея, сообщил киргиз.

— Скидывай барахло, — приказал его русский подельник.

— Зачем? — изумился я.

— Чтобы в случае чего тебя не опознали, — удивился моей глупости Рыскул.

Дрожь, граничащая с паникой, началась с рук и быстро распространилась по телу, которому в самом скором времени было суждено обезображенным покоиться на дне проклятой пропасти. Помощи я уже не ждал. Стараясь оттянуть загадочную и неприятную процедуру прощания плоти с душой, я медленно начал раздеваться, отчаянно пытаясь найти хоть какой-нибудь, пусть самый бредовый выход.

Его не было. Скудного лунного света все-таки хватало, чтобы без труда пристрелить меня в случае неожиданного побега. Значит, у меня оставался только один, зато достойный вариант, и смешно было им не воспользоваться.

Последний раз снимая штаны, я случайно в них запутался, упал и подкатился под ноги Сергея. Пнул он меня брезгливо и необдуманно. Уже через секунду клубок из двух тел, нещадно матерясь, балансировал на самом краю обрыва, а еще через мгновение Сергей, матерно прощаясь с миром, летел к праотцам. А сам я, каким-то чудом уцепившись пальцами за каменный выступ, повис над пропастью, тщетно пытаясь найти хоть какую-нибудь опору. Зачем она мне была нужна, я не знал. Все равно сейчас киргиз меня пристрелит, так стоит ли особенно дергаться? Словно в подтверждение моих слов, многообещающе клацнул затвор, и тут же отчетливо послышался тревожный голос Стригуна. Только перед смертью я догадался, каким образом у них осуществляется связь.

— Рыскул, Рыскул, немедленно ответь. Прием.

— Да, шеф, я слышу хорошо. Прием.

— Немедленно приведите его назад. Он жив?

— Пока жив, прием.

— Смотри, чтоб ни единый волос не упал с его головы, иначе поплатишься своей. Как понял, ответь.

— Я все понял, шеф. Но только он Сергея столкнул в пропасть.

— Туда ему и дорога. Веди его осторожно, как девушку.

— А если он меня тоже столкнет?

— Если ты хоть пальцем его тронешь, я тебя отправлю туда лично.

— Я все понял, конец связи. Хорошо, что ты еще живой, — отключая рацию, похвалил меня Рыскул. — А то бы шеф опять ругаться начал. Вылезай, я тебе помогать не буду, не хочу лететь за Серегой. Лучше от шефа потом сбегу.

— Не сбежишь ты от него, больно умный он, сразу найдет, — выбираясь на площадку, пообещал я киргизу.

— Умный-то умный, а не умней меня. Это я придумал, чтобы перед смертью жертва раздевалась сама. А теперь подумай, если бы не это, то где бы ты уже был, а?

— Да, Рыскул, тут ничего не попишешь, коньяк с меня.

— Дешево ты, однако, свою жизнь ценишь, я бы ящика не пожалел.

— Что делать, хороший, умный охранник и стоит дорого, — натягивая куртку, съязвил я. — Так-то, брат киргиз. Хороший охранник — он и в Африке охранник.

— Ладно, иди вперед, — почувствовав в моих словах иронию, посуровел Рыскул. — Да учти, что я не киргиз, а казах.

— Извини, брат казах, не хотел обидеть.

— Ладно, иди, только смотри у меня, без глупостей, убить не убью, а по ногам прошью. Марш, русский брат. Иди и не разговаривай.

Здраво решив, что в сложившейся, далеко не худшей для меня ситуации лучше подчиниться его приказу, я замолчал и, спотыкаясь, побрел назад. Но что же могло так круто изменить решение Стригуна? В его доброту и человеколюбие верилось с трудом. Скорее всего, здесь сыграло роль какое-то ранее непредвиденное постороннее обстоятельство, возможно, даже незабвенная Джамиля. Правда, проникнуть вовнутрь его замка она бы вряд ли смогла, но, может быть, этот самоуверенный придурок сам вышел подышать воздухом.

— Прибавил ты мне работы, брат, — прервал молчание Рыскул. — Теперь надо спускаться в пропасть и хоронить Сергея.

— Сто лет оно тебе надо, — охотно отозвался я. — Его и без тебя стервятники да шакалы похоронят. Погоди с недельку, и от него одни косточки останутся.

— Э-э-э, нехорошо говоришь, друг он мне был. Не очень чтобы хороший, но друг.

— Ну тогда не забудь поставить ему гранитный обелиск и каждый день приноси сирень. У вас ведь много сирени. А пахучая-то какая!

— Да, сирень у нас зацвела, а Серегу все равно хоронить надо.