– И не забудьте кошелек с сотней золотых экю! – крикнул Генрих вслед удаляющемуся вельможе, потирающему ушибленный лоб. – Нет! С двумя сотнями! И не экю, а полновесных испанских квадруплей!..

– Сир, – шепнул королю на ухо королевский казначей, в число особенно приближенных не входивший, но считавший своим долгом присутствовать везде, где даже гипотетически могут возникнуть угрозы королевской казне, – двух сотен квадруплей, увы, не наберется… Дай Бог, если тридцать-сорок наскребем…

– Две с половиной сотни экю! – провозгласил монарх, сделав вид, что не расслышал уточнения. – Пусть все знают, что король Франции тоже умеет быть щедрым!..

* * *

– Право же, не стоило этого делать, ваше величество….

Новая цепь, оказавшаяся не вдвое, а почти в пять раз тяжелее предыдущей, немилосердно натирала шею, будто вериги кающегося. И снять ее, хотя бы на время, не было никакой возможности – король пожелал самолично ознакомить нового друга со всем своим большим и сложным хозяйством.

Жоре было невдомек, что, будучи тонким политиком и обладая недюжинным здравым смыслом, король решил при первом удобном случае приставить честного до идиотизма нового знакомого к какому-нибудь из многочисленных «хлебных» мест, на котором большинство счастливчиков редко удерживалось дольше полугода.

Текучесть кадров на должностях типа королевского казначея, директора Монетного двора или того же главного мытаря (средневекового аналога министра по налогам и сборам) была одной из главных причин постоянной королевской мигрени. Не успеет чиновник занять кресло, как вскорости оказывается в Бастилии, а то и сразу на эшафоте. Вот и сейчас «под статьей» ходили все три обладателя высоких постов, а второго из них Генрих, не задумываясь, посадил бы на кол, отступив от вековых традиций, если бы тот не был одним из многочисленных друзей детства любимой супруги, Маргариты. Вот и пришлось затеять сложную многоходовую комбинацию, в результате которой место должно было стать вакантным, а зарвавшийся стяжатель – невредимым и оказаться на другой, не менее почетной должности, но уже при лотарингском герцоге, тоже, кстати, друге детства…

– Ничего-ничего! Привыкайте, шевалье, – снисходительно похлопал высочайший гид по плечу своего экскурсанта. – Корона, замечу вам, значительно тяжелее, но я же не жалуюсь…

«Ага! – подумал Георгий. – Но и не таскаете ее на своей курчавой голове каждый день… Кажется, французские короли ее вообще раз в жизни надевали – только при коронации. Но этот уникум примерит уже в третий раз, оттого, наверное, и так удручен…»

Как раз в этот момент они осматривали королевский Монетный двор, возглавить который Георгию «улыбалось» в самом ближайшем будущем, хотя он об этом и не подозревал.

Тесные помещения Монетного двора на острове Сите, посредине грязноватой, но от этого не менее величественной Сены, кишели людьми почище иного вьетнамского рынка в Москве. Шум же, в котором слились человеческие голоса, уханье плющильных станов, перестук разнокалиберных молотков, колокольный звон металлических полос и дробный – готовой монеты, а также визг нерадивых подмастерьев, воспитываемых мастерами, не отходя, так сказать, от рабочего места, не давал расслышать собеседника, даже стоящего рядом, если только он не орал на ухо.

Действующий директор Двора, догадываясь о кровожадных намерениях суверена, чтобы не будить лихо, пока оно тихо, смылся куда-то, отговорившись насущными делами, поэтому сопровождал Георга и д'Арталетта его заместитель – верткий малый, спина которого, казалось, отлично гнулась в обе стороны.

– Предлагаю вниманию вашего величества образцы новой монеты. – Расторопный монетчик протягивал на серебряном подносе, прикрытом лоскутом черного лионского бархата, несколько новеньких, сияющих на солнце металлических кружков – медных, серебряных и золотых – на все вкусы. – Лучшие граверы трудились всю ночь, чтобы успеть к вашему приходу…

Мастер, конечно, лукавил – откуда он мог знать, что король заявится, да еще со спутником, именно сегодня, но не отдать ему должное было нельзя. Недаром гласит народная мудрость: «Прокукарекал, а там хоть не рассветай»… Зоркий глаз монетчика, съевшего зубы на интригах (а как бы вы хотели: интриги есть везде, монетный это двор, администрация президента или, скажем, домоуправление), приметил королевского гостя, и тут же была сделана зарубка на память: неспроста этот молодой человек следует за королем, ох, неспроста!

Генрих сгреб с подноса золотой, подкинул на ладони, куснул зубом и полюбовался игрой света на четком рельефе. Жора осторожно взял серебряную монету с курчавым бородатым профилем. На язык так и просился вопрос, но задал он его только после того, как мастер, с разрешения монарха, отлучился к угрюмым пожилым резчикам сделать какое-то распоряжение.

– Позвольте спросить, сир? – вежливо поклонился он и после милостивого кивка Генриха продолжил: – А вам не кажется, что подданные будут изумлены вашим сходством с предшественником – Генрихом Третьим? Вот же, портрет на монете…