Поскольку предместье начало просыпаться, мы поспешили покинуть дом, на котором роковой китаец уже поставил свою печать. Последним моим впечатлением об этой улице, которое зафиксировала память, было звяканье молочных бидонов. Все-таки Лондон — удивительный город. Только здесь жизнь и смерть могут бок о бок каждая вершить свое дело, совершенно не мешая друг другу.

Веймаута мы оставили присматривать за домом Слаттена, а сами вернулись ко мне. По дороге мы не сказали друг другу ни слова.

Несмотря на мои просьбы лечь и отдохнуть по-человечески, Найланд предпочел устроиться в плетеном кресле в моем кабинете. Около полудня он принял ванну, потом сделал себе какую-то имитацию завтрака и опять засел в кресле. Ровно в полдень объявился с рапортом Картер, но не сообщил ничего нового. Возвратившись после посещения больных в полпятого, я застал Найланда Смита на том же самом месте, где и оставил его. Между тем день склонился к вечеру, на землю пали сумерки…

А в углу моего огромного кабинета у погасшего камина по-прежнему в плетеном кресле маячила долговязая знакомая фигура. Казалось, Найланд плыл на кресле в плотных клубах табачного дыма. В пустом камине громоздились горы пепла и россыпи сгоревших спичек. Он был самым неопрятным курильщиком если не в мире, то из всех, которых мне довелось знать.

Еще час прошел, но, кроме периодического выбивания пепла из трубки и бренчания спичками, Найланд не подавал никаких иных признаков жизни. Так, без рубашки, в своей старой тужурке он провел в тростниковом кресле и день, и вечер, покинув его лишь минут на десять для какого-то подобия обеда.

На мои неоднократные попытки вступить в разговор он отвечал недовольным ворчанием. Поэтому, когда совсем стемнело и я отпустил последнего пациента, ничего другого не оставалось, как заняться приведением в порядок своих записей о бурной деятельности зловещего желтого доктора. За этим занятием меня и застал телефонный звонок. Спрашивали Смита, и тут он не заставил приглашать себя дважды.

После довольно продолжительного разговора он вернулся в кабинет какой-то взвинченный и принялся расхаживать из угла в угол. Я сделал вид, что всецело поглощен своим делом, хотя украдкой пристально за ним наблюдал. Он яростно тянул себя за мочку левого уха, а выражение его лица свидетельствовало о крайней степени замешательства. В конце концов он взорвался:

— Я брошу все это дело, Петри! Либо я слишком стар, чтобы бороться на равных с таким противником, как Фу Манчи, либо просто с годами сильно поглупел. По-моему, я потерял способность мыслить ясно и последовательно. Ведь для нашего доктора это убийство, — если взять его, как оно есть, — несвойственная ему неловкость. В нем чувствуется некая незавершенность. Этому могут быть два объяснения: либо он тоже утратил свои прежние способности, либо ему помешали.

— Помешали?

— Петри, я опираюсь на факты, — Смит оперся обеими руками на мой стол и, пригнувшись, пристально посмотрел мне в глаза. — Разве похоже на Фу Манчи прибегать к убийству таким изощренным способом, используя для этого одного из своих главных агентов, и все ради чего?

— Но мы не нашли змеи…

— Неужели ты сомневаешься, что Карамани ее подложила?

— Да, Карамани была у Слаттена в вечер его убийства, но ни один суд присяжных не признает ее виновной.

Смит возобновил свое вышагивание по комнате.

— Петри, вы для меня необыкновенно полезны, — заметил Смит наконец, не без сарказма в голосе, — полезны в качестве адвоката обвиняемых мною; вы все время предостерегаете меня от печальных последствий моих ошибок и предрассудков. И все же я буду настаивать, что наше присутствие прошлой ночью в доме Слаттена помешало Фу Манчи завершить это предприятие таким образом, как он было задумано.

— Почему вы так думаете?

— Веймаут заставил меня так думать. Он только что звонил из Скотланд-Ярда. Констебль, которого оставили дежурить в доме убитого, рапортовал, что менее часа назад была предпринята попытка проникнуть в него с улицы.

— Вот как?

— А, так вас это заинтересовало? Я думаю, что это обстоятельство кое на что проливает свет.

— Полицейский видел этого человека?

— Нет, он только слышал его. Кто-то пытался влезть через окно ванной комнаты, добраться до которого, скажу я вам, может только опытный скалолаз.

— Судя по всему, попытка успехом не увенчалась?

— Нет, помешал констебль Но он не только не поймал «альпиниста», он не сумел даже разглядеть, кто это был.

Некоторое время мы молчали.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я.

— Я думаю, что мы должны втайне от слуг Фу Манчи устроить засаду в доме Слаттена и ждать день, неделю — сколько потребуется — до тех пор, пока они не повторят свою попытку. Совершенно ясно, что мы с тобой, Петри, проглядели нечто такое, что обусловливало это убийство. Короче, либо случайно, либо благодаря нашей сверхбдительности, либо из-за непродуманного плана действий всегда чисто работавший Фу Манчи подарил нам что-то вроде ключа к одной из своих тайн.