Лея с трудом сдерживала слезы, а Хэн почувствовал комок в горле. Дети в руках у Тракена. Он украл детей, его, Хэна, детей. Его плоть и кровь. Душевная тоска, страх за детей, ужас превратились в холодную ярость, при которой сохраняется ясность мыслей. Ну уж, нет. Тракен не получит того, чего он добивается.

Камера скользнула по второму дроллу и, наконец, задержалась на Чубакке. В позе, выражении лица вуки было нечто такое, что внушало Хэну надежду. Выпрямившись во весь, рост, он смотрел прямо в глазок камеры, оскалив при этом зубы. При виде его совсем не создавалось впечатления, что он подавлен или в отчаянии. И Хэн понял, что Чубакка что-то задумал. Что у него есть какой-то козырь.

На экране вновь появился первый кадр, где Тракен был изображен сидящим в командном отсеке.

–  Полагаю, кадры…остаточно убедительно показыва…, что я говорю правду, - продолжал он; из-за помех некоторые слова звучали нечетко.
– Я жду ответа от главы государства и в качестве Диктатора суверенного Кореллианского Сектора призываю всех кореллиан к преданности и повиновению, мне.

Снова возникло изображение мертвой головы с кинжалом в зубах, зазвучала воинственная музыка, и экран погас..

–  Хэн, Хэн. В его руках наши дети. У него наши дети. И мы… мы не можем выполнить его требования. Мы просто не вправе.
– Молодая женщина взглянула на мужа. В глазах ее стояли слезы.

–  Я знаю, - проговорил Хэн. Каждое слово разрывало ему сердце, - Даже если мы и выполнили бы его требования, это бы не помогло.

И действительно, даже если Лея произнесла бы те слова, которые от нее требуют, и подтвердила бы независимость Кореллианы, разве это помогло бы? В крайнем случае, ее отстранили бы от должности, но скорее всего арестовали бы, обвинив в государственной измене, а признание независимости Кореллианского Сектора не ратифицировали. И это было бы только справедливо. И слепому видно, что нельзя допустить отделения Кореллканы, иначе вся Новая Республика может рассыпаться, как карточный домик. Даже неудачная попытка может быть представлена, как благородная и героическая борьба патриотов за свержение тирании, которая наверняка потрясет основы Новой Республики. Возможно, роковым образом. А сколько людей погибнет в гражданских войнах и мятежах? Сколько детей будет умерщвлено в этих схватках?

–  Я понимаю, что мы не должны идти ему навстречу, - повторил он, и каждое слово обжигало ему глотку.
– Но разве мы можем оставить их у него в руках?

–  Это самое ужасное, самое плохое!
– вмешалась Дракмус.
– Тракен еще больше увязает в преступлениях против собственных родственников, против собственного Логовища и клана.

–  О чем ты там толкуешь, Хунчузук?
– повернулась к ней Клейвиц, в устах которой обращение "Хунчузук" вовсе не звучало, как комплимент.

–  Разве вам неизвестно, досточтимая Клейвиц? Ведь Тракен Сал-Соло одной крови с Хэном Соло, с детьми Леи Органы Соло! Они так же близки по крови, как два клана одного Логовища! Он угрожает собственным родственникам!

–  Не может быть!
– воскликнула пожилая селонианка.
– Как только земля носит такое чудовище! Я поражена! Очень многое меня удивляет! Тракен просит вас подтвердить суверенитет Кореллианы! А разве его признали, этот суверенитет? Я не понимаю, но я должна понять.

–  Тракен Сал-Соло лгал, - произнесла Дракмус, не скрывая отвращения к негодяю.
– Он говорил вещи, которые не соответствуют истине, ради собственной выгоды. Половина его слов откровенная ложь или же правда, преподнесенная так, что она хуже лжи.

–  Невероятно! Он сказал, будто…

–  Замолчите! Вы обе!
– прикрикнула на селонианок Мара.
– Все вероятно, и этот подлец доказал это.
– Указав на Хэна и Лею, она продолжала: - Он причинил боль этому мужчине и этой женщине, а также их детям. Уважайте их тоску и тревогу. Ступайте прочь! Дайте им возможность прийти в себя после такого известия. Продолжайте свои глупые дебаты где-нибудь в другом месте!

–  Ни в коем случае!
– воскликнул Хэн. Гнев против собственного родича, низость поведения его же кузена неожиданно обрушился на иную цель, которая была под рукой. Он вдруг понял, что слова могут служить в качестве оружия, направленного против этих болтливых, на первый взгляд разумных существ, которые стояли перед ним.
– Оставайтесь здесь! Вы, Клейвиц, как вы смеете осуждать Тракена Сал-Соло за то, что он держит в заложниках собственных родственников ради своей выгоды? А разве вы не делаете то же самое? Разве вы не держите нас в плену?

–  Но, но… вы не мои сородичи, вы не одной со мной крови!

Ткнув пальцем в Дракмус, Хэн продолжал резать правду-матку:

–  Зато она одной с вами крови! Но вы ее поработили, вы удерживаете нас и заставляете ее участвовать в подлом деле, уговаривая, шантажируя нас. Она спасла мне жизнь, а я спас ее. Она рисковала своей жизнью ради меня, а я - ради нее. Она пообещала мне защиту своих сородичей. Мы жили и сражались рядом. Нет, это не кровное родство, но это узы дружбы. Мы имеем право на то, чтобы выполнять обязательства друг перед другом, право на взаимное уважение. Мы были союзниками в борьбе против вас и вашего Верховного Логовища. Теперь же вы заставляете ее плевать на своих союзников против ее воли ради вашего собственного удовольствия.

–  Уважаемый Соло, прошу вас, не продолжайте!
– взмолилась Дракмус.

–  Я буду, буду продолжать!
– сказал Хэн, обращаясь к Дракмус.
– Вашей расе свойственна правдивость, лгать вы не умеете. Признайтесь откровенно, разве есть хоть слово неправды в том, что я сказал?

Дракмус внезапно стала меньше ростом, пришибленнее.

–  Нет, нет ни одного слова неправды, - ответила она.

Неожиданно на Хэна сошло озарение. У него вдруг появилась идея. Возможно, он ошибается, но если он прав и сумел понять психологию селониан, то… Ну конечно же.