На одном из таких уроков Элеонора, внимавшая мне с интересом, вдруг вздохнула, отложила ручку и попросила по-английски:

— Давайте закончим урок. Пожалуйста. Я устала.

Я кивнула. Мне было все равно. С другими учениками я сама иногда прерывала занятия и отдавала им сдачу за оставшееся время.

Элеонора пододвинула ко мне купюру и сказала по-русски:

— Не нужны вы ему, Наташенька. Поверьте мне. Поймите. Не любит он вас. — И в ее неподвижных глазах под зелеными веками было что-то непривычное для меня и незнакомое.

Она собрала свои тетрадки и ушла, а я отменила ей несколько уроков подряд, просто возненавидев за такую неожиданную и уверенную жесткость. Разве имела она права выносить приговор — мне, моей любви? Я решила больше не заниматься с ней.

Но она все-таки дождалась, пока я отмякла, и пришла снова.

— What is your favorite TV program? Какая у вас любимая телевизионная передача? — спросила я ее, когда подошло время для устной беседы.

— О любви и верности, — не задумываясь, ответила Элеонора.

— А что, разве есть такая передача? — удивилась я.

— Должна быть, — улыбнулась Элеонора.

Мы с ней занимались в основном по вечерам. После каждого урока я провожала ее до дальней остановки и уходила, не дождавшись, пока она сядет в трамвай или поймает машину. Я неслась домой. Потому что стоило мне далеко отойти от дома, мне всегда начинало казаться, что Комаров, не звонивший неделями, вдруг позвонит именно в эти полчаса, пока меня нет дома. И я не услышу тех самых главных и единственных слов, которые одни были способны вырвать меня из бесконечной пустоты и темноты одиночества…

Как хорошо, что в то время у меня еще не было мобильного телефона. Моей надежде гораздо труднее бы жилось с молчащим телефоном в кармане.

Элеонора несколько раз пыталась меня вытащить из дома, но я договаривалась о встрече и не приходила, обещала перезвонить через час, а звонила через пять дней или вообще не звонила.

Занятия наши с ней были благополучно окончены. Элеонора худо-бедно разобралась в грамматике и научилась неплохо говорить на разные темы. Все-таки наши вечерние уроки с разговорами о сложностях любви не прошли даром.

Иногда — обычно совсем некстати — Элеонора звонила мне и осторожно спрашивала:

— Наташенька, у вас все в порядке? А то я звоню, а вас все нет и нет… Может, сходим куда-нибудь? На выставку в Дом художника, например?..

— А что там? — заинтересованно спрашивала я, прекрасно зная, что никуда с ней не пойду. Не хочу.

— Или на теннис…

— Конечно, Элеонора! — Я начинала злиться. — Только в теннис я играю очень плохо.

— Или просто приходите ко мне в гости. Ну, хотя бы звоните, не забывайте…

— Да что вы, Элеонора, я о вас всегда в душе помню!..

Я надоела Элеоноре в самый неподходящий для меня момент. На веселом музыкальном спектакле, где я играла юную девушку, раза в полтора моложе меня, раз в семь легкомысленней и раз в сто счастливей, мне разбили голову, да так, что треснула переносица. Один партнер сказал свой текст с секундным опозданием, другой — на два лишних шага отступил назад, а я, как танцевала, так и врезалась носом ему в затылок, а он еще и головой назад махнул…

И вот я теперь лежала дома одна, у меня болела и кружилась голова, непрестанно ныла распухшая, некрасивая переносица.

Комаров к тому времени уже опять успел все понять. Он сообщил мне как раз то, что я так ждала всю долгую и беспросветную зиму, всю холодную и прошедшую мимо меня весну и жаркое, бессмысленное лето: что любил и любит именно меня. Но сейчас участливыми визитами не баловал.

В моем театре многие считали, что артист, если у него целы руки-ноги, должен играть и не обременять остальных срочными вводами и заменами спектаклей. Поэтому каждый участливый звонок был мне очень дорог.

Я специально не стала звонить Элеоноре сразу — боялась, что она устроит светопреставление из моего сотрясения мозга и допечет меня заботой. Через неделю я наконец решила: позвоню, пусть лучше ее навязчивость, чем полное равнодушие остальных.

— Что вы говорите, Наташенька, — удивилась Элеонора. — Какой ужас, надо же! А я, знаете ли, хожу пить три раза в неделю кислородный коктейль в аптеку около Курчатовского института.

— Коктейль с рентгенчиками? — от неловкости пошутила я, чувствуя непривычную сдержанность бывшей ученицы.