— Алло, Оуни Мэддокс слушает.

— Завязывай с этим английским дерьмом, Оуни. Я не одна из твоих марионеток.

— Виктор? Виктор, это вы?

— Ты отлично знаешь, что это я. Оуни, что, черт возьми, у тебя творится? Мои люди доложили, что какие-то легавые пришили Томми Маллоя и Уолли Бада. И как, по-твоему, я должен сказать об этом мистеру Фабриццио? Мистер Фабриццио очень любил Томми. Он знал его отца еще с двадцатых годов, когда отец Томми возил для него ром через озеро Верхнее.

— Это пустяки. У меня случилось несколько проколов, но...

— Оуни, черт, ты серьезно влип в дерьмо. В твоем проклятом городишке сплошной провал. Томми приехал туда, поскольку ты пообещал, что он будет в полной безопасности. Ты говорил: присылайте ко мне ваших парней, я управляю городом, город приветствует гостей. Ну и после твоей болтовни я имею двух мертвых ребят!

— У меня небольшое недоразумение с местным прокурором. Это пустяки.

— Неужели? Эти твои долбаные пустяки оказались совсем не пустяками для Маллоя. Если мне память не изменяет, он теперь мертвый, как колода.

— Здесь завелась какая-то банда легавых. Точно-точно, банда, иначе и не назовешь: они сразу начинают палить, и на все остальное им плевать. Можно подумать, что они воюют с Бешеным Псом. Я разберусь с этим. Мистеру Фабриццио и его партнерам не о чем волноваться. Это ничем не угрожает ни Кливленду, ни Чикаго, ни Нью-Йорку. Спросите Бена Сигела, он только что был здесь. Он видел город. Спросите его.

— Оуни, это Багси и сообщил обо всем мистеру Фабриццио. Именно поэтому я и звоню тебе.

— Ну, жид затраханный! — вскипел Оуни.

Он получил официальное уведомление: Багси выступил против него. Это было равнозначно прямому объявлению войны, поскольку подразумевало, что Багси добивается от самых верховых парней разрешения начать борьбу с ним. И чего бы ни добивался проклятый Беккер, его беспредел очень здорово играет на руку Багси.

— Послушайте, Вик, мы скоро все наладим. Вы меня знаете, я человек слова. Я, кровь из носу, разберусь со всем этим. Я все расставлю по местам. Неделя, самое большее две, и все опять пойдет точно так же, как шло с тридцать второго года.

— Багси говорит, что после того, как он запустит свои заведения, такого дерьма там точно не будет. Он это гарантирует. Азартная игра там в законе.

— Да, но это же долбаная пустыня. Там нет ничего, кроме скорпионов, ящериц и змей. Очень весело. Хотел бы я послушать, что вы скажете мистеру Фабриццио после того, как змея цапнет его за задницу!

— Ладно, Оуни. Ты теперь знаешь, на что обратить внимание. Вот и займись делом. Это тебе дружеский совет. И еще представь себе, что сейчас говорят твои враги.

Оуни повесил трубку, но сразу же раздался новый звонок. На сей раз звонили из вестибюля с сообщением о том, что явились мэр Лео О'Донован и судья Легранд, которые хотят срочно увидеться с ним.

— Пришлите их наверх.

Это уже начало беспокоить его. Согласно устоявшейся разумной традиции встречи с должностными лицами Хот-Спрингса проводились тайно и никогда в общественных местах, особенно в казино. Этот визит означал, что два человека, в некоторой степени управлявшие городом под его доброжелательным руководством, были изрядно напуганы.

Он повернулся к девушке с хорошеньким, но совершенно безучастным лицом.

— Ладно, милая, теперь иди. И загляни в гости к Оуни попозже вечером.

Ее улыбка была яркой, неискренней, но настолько широкой, что Оуни подумал: возможно, он уже трахал ее. Возможно, и трахал. Не мог же он всех их помнить.

Как бы там ни было, она выскользнула за дверь, и на смену ей явились два высших представителя городской власти. Причем они даже не заметили Папашу и Флема Грамли, от которых при нормальных обстоятельствах должны были бежать как от чумы. В конце концов, Грамли и были болезнью ничуть не лучше чумы.

Оуни с подчеркнутой скромностью предложил им выпивку и сигары.

— Оуни, — сказал его честь Лео О'Донован, старый пьяница с водянистыми глазами, любивший кататься по городу в кабриолете, запряженном лошадьми с выразительными кличками Бурбон и Вода, — я сразу перейду к сути. Людей тревожит эта вспышка насилия. Город внезапно превратился в Чикаго двадцатых годов.

— Я из кожи вон лезу, чтобы разыскать этих поганцев! Вы, наверное, думаете, Лео, что я сижу себе на заднице и глотаю все это дерьмо? Вы думаете, что мне очень нравится, когда двоих парней пришивают на моей долбаной территории? После этого к нам не захотят приезжать ни Ксавьер Кугат, ни Перри Комо, ни Дайна Шор, а потом нам всем настанет кобздец.