— А графство Лавас — какое оно? — спросила она испуганно. — Там я буду зависеть только от твоей милости?

— Разумеется нет! — горячо возразил он. Как она может так о нем думать? — Ты — дочь герцога Беренгара и герцогини Сабелы. Почему же ты думаешь, что кто-нибудь станет обращаться с тобой неподобающим образом, ведь ты — принцесса королевской крови!

— Я — всего лишь пешка в королевской игре, — сказала она с горечью. — Такая же, как и ты, хотя ты этого и не замечаешь.

— Мы не пешки! Господь дал нам свободу воли!

— Я совсем не это имела в виду, — со вздохом произнесла она. — Мы живем в мире, от которого я хотела бы освободиться. Я хотела бы посвятить свою жизнь всеблагой Владычице, стать невестой блаженного Дайсана и вести жизнь, полную смирения и благочестия, подобно святой Радегунде.

— Радегунда вышла замуж и родила ребенка, — возразил он с горячностью, задетый ее словами.

— Она была беременна, когда умер император Тейлефер. Никто не знает, что случилось с младенцем. Я спрашивала сестру Росвиту, и она сказала, что в «Житии» о нем больше не говорится ни слова. Если бы Владычица хотела, чтобы у святой Радегунды были земная слава, богатство и дети, Она бы, несомненно, даровала ей эти блага, потому что нет ничего невозможного для Нее. Но Она хотела, чтобы святая Радегунда явила нам пример праведной жизни, свободной от тщеты всего сущего, не отягощенной такими пустяками, как земные блага и привязанности.

— Ребенок не может так просто взять и исчезнуть! — воскликнул Алан. Он с трудом мог представить, чтобы тетушка Бел сказала, что богатство — тщета в глазах Господа и Владычицы. По ее мнению, благочестивому человеку, который неустанно трудится во славу Их, земные блага даются в награду.

Таллия рассмеялась, и лицо ее на мгновение стало таким жестким, что Алан подумал: а знает ли он ее вообще?

— Как ты думаешь, что может случиться с ребенком императора, который уже отошел в мир иной? С ребенком женщины, у которой нет родственников, чтобы защитить ее и ее младенца от наследников, слетевшихся к трупу, как вороны на пир? Думаю, наша Владычица милостива и младенец родился мертвым.

— И это милость?!

Но Таллия отвернулась, преклонила колени и снова начала молиться. Она стояла у кровати, положив руки на богато вышитое покрывала и опустив на них голову, — в такой позе застывают обычно молящиеся в соборах. Алан сделал слуге знак оставить их одних.

— Таллия, — начал он, как только слуга ушел. Она с упреком посмотрела на него.

— Таллия…

Когда Алан смотрел на нее, он терял дар речи, совершенно забывая, о чем хотел сказать. Огромные глаза, тонкая шея, трепещущая жилка на виске постоянно напоминали о том, что он — обычный мужчина, а не святой отшельник, лишенный каких бы то ни было земных желаний. Он отошел к окну, свежий воздух помог ему взять себя в руки. Он должен быть терпеливым.

Наконец он повернулся к ней лицом, но Таллия уже спала. Она казалась такой слабой и хрупкой, что он не решился побеспокоить ее. Алан хотел лечь рядом, обнять ее, чтобы защитить от всего, но побоялся, что она воспримет это как посягательство на нее. Он пожал плечами и уселся в кресло.

Алан долго смотрел на спящую жену. Потом послал слугу узнать, не вернулся ли принц Санглант. Выяснилось, что принц во дворце не появлялся, и люди, посланные за ним, не возвратились.

Позже Алан услышал, как в комнате графа заскулили собаки, приветствуя хозяина, который вернулся с пира. На мгновение ему почудился знакомый голос Ревности, и сердце у него сжалось. Она навсегда ушла из их жизни.

То и дело меняя лошадей — пока одна шла налегке, другая везла всадника, — он двигался вперед очень быстро. А собаки, казалось, вообще не знали, что такое усталость. К счастью, в Ферс вела всего одна дорога, поэтому он не боялся сбиться с пути и свернуть куда-нибудь не туда. Возле реки он спросил паромщика, куда последовали два «орла», проезжавшие здесь вчера. Оказалось, что те по-прежнему двигались на юг, и поехали они прямо через лес, не огибая его по западной дороге. Несколько встреченных по пути крестьян, которые возвращались домой с полей, тоже подтвердили, что видели двух всадников.

Узкие полоски возделанной земли сменились густым кустарником, а потом и настоящим лесом. По обе стороны дороги росли высокие широколиственные деревья, между их ветвей едва пробивались солнечные лучи. Дул встречный ветер, принося с собой голоса, так что он сначала услышал «орлов» и только потом увидел всадников.

Вулфер первым почувствовал его приближение и, повернувшись, разразился цветистыми ругательствами. Санглант усмехнулся с мрачным удовлетворением. Услышав выразительную речь старого «орла», обернулась и Лиат. Она тотчас натянула поводья, и Ресуэлто послушно остановился. Вулферу пришлось последовать ее примеру.

— Нам нужно проехать еще довольно большой отрезок пути, если, конечно, мы собираемся ночевать под крышей. До деревни еще далеко, — недовольно предупредил Вулфер.

Лиат не ответила, да в этом и не было необходимости — Санглант отлично понимал язык тела и видел: если она и хотела скрыть свою радость, то у нее это плохо получалось. Она попыталась придать лицу равнодушное выражение, но он заметил, как засияли ее глаза, как губы дрогнули в улыбке. Он понимал, что сможет достичь успеха только в том случае, если будет вести себя как человек, а не как собака.