уме и остается живой и яркой, когда многое из того, что

повлияло на мою судьбу, безвозвратно ушло из памяти.

Вот почему, осмелившись занять внимание читателей

развлекательной хроникой, я решил открыть ее рассказом,

связанным с местностью, так поразившей некогда мое

детское воображение. Быть может, я при этом цепляюсь за

надежду, что самый пейзаж своим благотворным воздей-

ствием вознаградит читателя за недочеты моего письма.

Так иная дама воображает, что изящный фарфоровый

сервиз придает «букет» посредственному чаю4.

Я задумал начать с поры куда более ранней, чем та,

когда происходили примечательные исторические собы-

тия, упоминавшиеся мною выше, – ибо все, о чем пред-

стоит мне поведать, свершилось в последние годы четыр-

надцатого столетия, когда скипетр Шотландии держал в

благородной, но слабой руке Джон Стюарт, принявший

при вступлении на престол имя Роберта III.

ГЛАВА II

Пастушки губы – бархата нежней*

Не барыня – а та же сладость в ней.

Если Перт, как мы отметили, по праву гордится красо-

тами природы, то никогда он не был обделен и другого

рода красотою, более притягательной, хоть и не столь

долговечной.

Прозываться «Прекрасной девой Перта» означало во

все времена высокое отличие, и нужно было обладать по-

истине замечательной красотой, чтобы заслужить его в

4 Кристел Крофтэнгри выразил здесь свои чувства, близкие к тем, что испытал я

сам, насколько я их помню по прошествии долгих лет. В ряде писем из Пертшира мне

сообщают, что я допустил кое какие мелкие погрешности в именах собственных. Но,

несомненно, общее впечатление от долины Тэя и древнего города Перта, поднимающего

свою седую голову среди тучных пастбищ над сверкающими водами величавой шот-

ландской реки, остается по прежнему столь ярким, что оно оправдало бы и более пла-

менные выражения, нежели те, какие нашлись у мистера Крофтэнгри – Август 1831 г.

городе, где столько девушек могли притязать на эту за-

видную честь. А в феодальную эпоху, к которой ныне мы

хотим привлечь внимание читателя, женская красота це-

нилась куда больше, чем впоследствии, когда идеи ры-

царства стали угасать. У древних рыцарей любовь к жен-

щине была своего рода дозволенным идолопоклонством, с

которым могла сравниться страстностью только любовь к

небесам, да и то лишь в теории, так как на деле любовь к

женщине почти неизменно брала верх. Имя бога и пре-

красной дамы сердца запросто призывалось одним дыха-

нием, и служение прекрасному полу вменялось в обязан-

ность жаждущим посвящения в рыцари так же непреложно,

как и благочестие. В те времена власть красоты была почти

безгранична. Она могла уравнять со знатным вельможей

девушку простого звания.

Незадолго до воцарения Роберта III, при его предше-

ственнике, одна лишь красота позволила особе низкого

рождения и сомнительной нравственности разделить с

королем шотландский престол. И многие другие женщины,

менее ловкие или не столь удачливые, начав свой жиз-

ненный путь наложницами, достигали высокого положе-

ния, – что допускалось и оправдывалось нравами тех вре-

мен. Такие примеры могли бы вскружить голову и девице

более высокого рождения, чем Кэтрин, или Кейт, Гловер,

которая была всенародно признана красивейшей из мо-

лодых обитательниц города и окрестностей и чье звание

«пертской красавицы» неизменно привлекало к ней взоры

юных щеголей, когда королевскому двору случалось

обосноваться в Перте или поблизости от него, и добавим,

что иной высокородный дворянин, прославившийся воин-

скими подвигами, так старался щегольнуть красивой по-

садкой в седле, проезжая по Кэрфью-стрит*, мимо окон

Саймона Гловера, как не домогался бы победы на турнире,

где его искусство могли оценить самые высокородные

дамы Шотландии.

Но дочь Гловера-перчаточника (ее отец, как было

принято в ту пору среди горожан, получил фамилию по