— Попробуйте догадаться, ваша светлость, — ответил Кристиан, спокойно улыбаясь.

— Нет, — возразил герцог после минутного молчания, во время которого он пытливо вглядывался в лицо своего собеседника. — Ты такой лицемер, что твои подлые черты и ясные серые глаза могут одинаково скрывать и государственную измену и мелкое воровство, более для тебя подходящее.

— Государственную измену, милорд? — повторил Кристиан. — Вы ближе к догадке, чем можете предположить. Я восхищен проницательностью вашей светлости.

— Государственная измена! — отозвался герцог. — Кто осмеливается предлагать мне участвовать в таком преступлении?

— Если это слово пугает вас, милорд, можете заменить его мщением — мщением клике министров, которые расстроили ваши планы, несмотря на ваш ум и доверие короля. Мщение Арлингтону, Ормонду, самому Карлу!

— Нет, клянусь богом, нет! — вскричал герцог, снова принимаясь беспокойно шагать по комнате. — Мщение этим крысам из Тайного совета — еще куда ни шло. Но королю — ни за что, никогда! Я и так раздражал его сотни раз, а он лишь однажды взбесил меня. Я мешал ему в государственных делах, соперничал с ним в любви, брал над ним верх и в том и в другом, а он, черт побери, все мне прощал. Нет, если бы даже эта измена помогла мне взойти на его трон, и тогда мне не было бы оправдания. Это хуже, чем гнусная неблагодарность!

— Благородно сказано, милорд, — заметил Кристиан. — Ваши слова достойны милостей, полученных вашей светлостью от Карла Стюарта, и того, как вы их цените. Впрочем, все равно: если вашей светлости не угодно стать во главе нашего дела, у нас есть Шафстбери, Монмут…

— Негодяй! — воскликнул герцог в полной ярости — Ты думаешь, что сумеешь осуществить с другими то, от чего отказался я? Нет, клянусь всеми языческими и христианскими богами! Я прикажу сейчас же арестовать тебя, и в Уайтхолле, клянусь богом или чертом, ты выдашь все свои замыслы.

— И первые же мои слова, — невозмутимо ответил Кристиан, — откроют Тайному совету место, где можно найти некоторые письма, которыми ваша светлость удостаивали вашего бедного вассала и которые его величество прочтет скорее с удивлением, нежели с удовольствием.

— Будь ты проклят, негодяй! — вскричал герцог, снова хватаясь за кинжал. — Ты опять перехитрил меня! Не знаю, что удерживает меня от того, чтобы заколоть тебя на месте.

— Я могу умереть, милорд, — ответил Кристиан, слегка покраснев и сунув правую руку за пазуху, — но я не умру, не отомстив: я предвидел опасность и принял меры для защиты. Я мог умереть, но — увы! — письма вашей светлости находятся в верных руках, и руки эти не преминут передать их королю и Тайному совету. Что вы скажете о мавританской принцессе, милорд? Что, если я завещал ей исполнить мою волю и объяснил, что нужно делать, коли я не вернусь невредимым из Йорк-хауса? Нет, милорд; хоть голова моя в волчьей пасти, я сунул ее туда, только удостоверившись, что десятки карабинов выстрелят в волка, когда он решится захлопнуть свою пасть. Стыдитесь, милорд, вы имеете дело с человеком бесстрашным и неглупым, а обращаетесь с ним, как с трусом или ребенком.

Герцог бросился в кресло, опустил глаза и, не поднимая их, сказал:

— Я сейчас позову Джернингема, но не бойся: я спрошу стакан вина. То, что стоит на столе, хорошо, чтобы запивать орехи, но непригодно для разговоров с тобой. Принеси мне шампанского, — сказал он слуге, вошедшему на его зов.

Джернингем возвратился с бутылкой шампанского и двумя большими серебряными чашами. Одну из них он наполнил для Бакингема, которому, против всех правил этикета, у него в доме всегда подавали первому, а другую предложил Кристиану, но тот отказался.

Герцог осушил огромный бокал и провел рукой по лбу; но тут же, отведя ее, сказал:

— Кристиана скажи прямо, что тебе от меня нужно. Мы знаем друг друга. Если моя честь в твоих руках, то, как тебе хорошо известно, твоя жизнь — в моих. Садись, — добавил он, вынимая из-за пазухи пистолет и кладя его на стол. — Садись и изложи мне свой план.

— Милорд, — сказал Кристиан, улыбаясь, — я не собираюсь предъявлять вам подобный ультиматум, хотя в случае нужды я мог бы это сделать не хуже вас. Моя защита — в самих обстоятельствах дела и в спокойном — я в этом не сомневаюсь — рассмотрении их вашим величеством.

— Величеством!-воскликнул герцог. — Милейший Кристиан, ты так долго дружил с пуританами, что запутался в придворных титулах.

— Не знаю, как мне извиняться, милорд, — ответил Кристиан, — разве что сослаться на то, что мне явилось пророческое видение.

— Такое же, какое дьявол явил Макбету, — сказал герцог. Он встал, прошелся по комнате и снова сел. — Ну, Кристиан, говори смелее! Что ты задумал?

— Я? — спросил Кристиан. — Что я могу? Я ничего не значу в таком деле, но я считаю своим долгом сообщить вашей светлости, что благочестивые жители Лондона (слово «благочестивые» он произнес с насмешкою) не хотят долее оставаться в бездействии. Мой брат Бриджнорт стоит во главе Уэйверовской секты, ибо, да будет вам известно, после долгих сомнений и колебаний, он, пройдя все должные испытания, стал приверженцем Пятой монархии. В его распоряжении двести отлично вооруженных молодцов, и они готовы выступить хоть сию минуту. Если люди вашей светлости чуть-чуть им помогут, они легко завладеют Уайтхоллом и захватят в плен всех его обитателей.

— Наглец! — сказал герцог. — И ты смеешь предлагать это мне, пэру Англии?

— Нет, что вы!
– ответил Кристиан. — Было бы величайшей глупостью, если бы ваша светлость появились там до окончания дела. Но позвольте мне от вашего имени сказать несколько слов Бладу и его товарищам. Среди них есть четверо немцев — они настоящие книппердолинги, анабаптисты, и могут быть особенно полезны. Вы умны, милорд, и знаете, сколь ценен может быть свой личный отряд гладиаторов, как знали это Октавий, Лепид и Антоний, когда с помощью такой же силы разделили между собою весь мир.