— Цетеха ле-шалом. Счастливого пути, сын мой.

Он неожиданно схватил молодого человека и прижал к груди.

— Цетеха ле-шалом… — повторил он.

Отстранившись, он сунул под мышку котомку с рукописью Абена Баруэля и пересек расстояние, отделяющее его от жилища араба.

Едва дойдя до двери, он взялся за дверной молоток и резко постучал.

— Входите. Я ждал вас.

Показалось ли ему это, или в тоне хозяина действительно прозвучали иронические нотки?

— Вы меня ждали?

— Да. Ну, точнее сказать, я ждал кого-то, незнамо кого. Раз вы меня нашли, значит, вам известно мое имя. Не соблаговолите ли сообщить мне ваше?

— Самуэль. Самуэль Эзра.

— Салям алейкум, или вы, наверное, предпочитаете шалом леха?

Ироничные нотки, которые раввин уловил у своего собеседника, проявились более явно. С трудом подавив нарастающее раздражение, Эзра лишь пожал плечами.

— Не соизволите ли проследовать за мной? Нам будет спокойней в моем рабочем кабинете. Детишки уже скоро проснутся.

Как и все арабские жилища в Гранаде, этот дом выглядел скромно. В отличие от построенных на склоне домов у него не было патио. Мужчины миновали прихожую, прошли по прямому узкому коридору и оказались в небольшой светлой комнате. На квадратном шелковом ковре стоял письменный стол из массивного дуба. Стенные полки, заставленные черными книгами, создавали в помещении академическую атмосферу. Маленькая дверца справа в глубине комнаты вела на террасу.

Араб указал на диван, усыпанный парчовыми подушками.

— Присаживайтесь, прошу вас.

Эзра, воспользовавшись тем, что араб направился к бюро, внимательно оглядел хозяина.

Среднего роста, с могучей шеей, крепко сбитый, как бык. От него веяло силой. Лет пятидесяти пяти — шестидесяти. Нижнюю часть лица скрывала густая борода цвета «перец с солью», редеющая к ушам. Над темными глазами нависали кустистые брови.

Канонада снаружи усилилась.

— Должно быть, вам очень не терпелось приехать сюда. Сейчас прогулки по улицам Гранады небезопасны.

Эзра не ответил.

— Мне кажется, вы озадачены, или я ошибаюсь? Никаких сомнений: этот человек над ним издевается. Эзра вспомнил Абена Баруэля: да что же это за логогриф, которым он развлекался? Нужно встать и уйти.

— Шейх ибн Сарраг, если я озадачен, то и у вас, мне кажется, есть повод тоже быть озадаченным.

— Возможно. Все будет зависеть от тех выводов, к которым мы с вами придем. Во всяком случае… если вы того желаете.

Не успел Эзра что-либо ответить, как араб спросил:

— Вы верите в эту историю с сапфировой Скрижалью?

— А если я спрошу вас о том же?

— Дорогой мой, мы с вами слишком мудры, чтобы тратить время на игры такого рода. Ответьте мне. Вы верите?

— А если я скажу «да»?

Ибн Сарраг слегка откинул голову и некоторое время задумчиво стоял.

— Признайте все же, что это очень необычно. — И тут же поинтересовался: — Вы хорошо знали Абена Баруэля?

— Это был мой самый дорогой друг. Но вы? Что вас связывало с ним?

— Это был и мой тоже самый дорогой друг.

— Вы шутите!

На губах ибн Саррага промелькнула грустная улыбка.

— Ваша реакция меня не удивляет. Вы спрашиваете себя, как это еврей Абен мог удостоить своей дружбы араба, сына ислама? Гоя, как вы говорите. Я прав?

Эзра попытался скрыть свое смущение.

— Чтобы не было недопонимания, знайте, что я не очень жалую евреев. Я не испытываю особой симпатии к вашему народу. В Абене Баруэле я любил человека.

Что ж, по крайней мере, с этим все ясно.

— И в этом вся разница между вами и мной. Я же любил в Абене и еврея.

— Еврея… обращенного? Или другого?

— Вы очень меня разочаровываете, ибн Сарраг. И подумать только, буквально только что вы ссылались на мудрость. Я забыл, что вы араб.

Тут настал черед шейха смутиться:

— Не поговорить ли нам о ваших познаниях? Поскольку, думается мне, раз Баруэль выбрал вас, то не только ради дружбы.

— Уж наверняка. Полагаю, познания, что он обнаружил у вас, есть и у меня. Наверняка вы способны прочесть на память все сто четырнадцать сур.

— А вы относитесь к тем редким экземплярам, которые могут похвастаться тем, что знают наизусть все пять книг, составляющих Тору.