Потом за нами приехала Манечка. От нее пахло холодом и разогретым автомобилем вместе. Ярко-синие лыжи привязаны были к багажнику на крыше. Манечка заметила, что я смотрю на них.

– Так уж, – сказала она.

Старик угнездился в машине, сказал, что опоздавших не ждут, и мы поехали.

Мы потеряли уйму времени, выбираясь из города окольными путями, но коллега Кнопф чудился мне на каждой улице. Страшные бетонные заборы, вдоль которых мы крались, были покрыты уродливыми пятнами краски, щербинами и извилистыми трещинами. «Стенка», – сказал старик отчетливо, и барышня Куус поежилась.

Часа полтора мы ехали по автостраде, и ветхие кое-как прикрытые снегом клочки леса становились просторнее и мощнее. Потом автомобиль юркнул в еловую темень, дорога, как мышиный хвостик вильнула, и Машенькин дом появился. Их было десятка два этих домов на свободном от ельника пространстве. Огромной параболой они охватывали березовую рощу, а там, где ветви параболы широко распахивались, выгибалась речка. Темная торфяная вода еще не схватилась льдом, и даже издали видно было, как точит она противоположный берег.

Покуда мы ехали, старик успел снять боты. Он выставил ноги из автомобиля, и пока я обувал его, шумно втягивал воздух. Потом он пошуршал припорошенными листьями и без колебаний направился к нужному крыльцу.

У ступеней он остановился, повел мощным изогнутым носом и снова принялся вбирать воздух с такой силой, что, казалось, первый невесомый снег сейчас взметнется и оголит бурые листья, пожухлую траву и аккуратные, похожие на могильные холмики гряды. Наконец старик надышался, отыскал зрячим оком нас с Манечкой и прокашлялся.

– Каков у нас распорядок? – он отвернул рукав, поводил большим пальцем по часовому стеклу. – Я, кажется, русским языком спрашиваю. Когда обед?

В школьном вестибюле было тихо и пусто. Восхитительно пусто и тихо. Ни на что особенно не надеясь, я поклевал согнутым пальцем Алисину дверь, и она, к моему изумлению отозвалась.

– Вашими молитвами, – загадочно начала она. – В школе ползучий бунт. Наслушались вас, требуют… Причем удивительно – господина Барабанова не выдает никто. Что вы на это скажете?

– Интеллигентные дети.

– Знаю, знаю, – досадливо отмахнулась Алиса. – Но коллега Кнопф беседовал с ними – и ничего. Ксаверий говорил с ними, и опять пустой номер. При этом не дураки же кругом. Все прекрасно понимают, кто смущает народы. Да слушайте же вы! – прикрикнула Алиса и выхватила у меня из пальцев говорящие часы. – Вот что пришло мне в голову… «Десять часов, пятнадцать минут», – проговорила чертова машина.

Если бы спортзал не был вотчиной Кнопфа, я бы говорил с детьми только там. В конце концов, все эти приборы для совершенствования плоти сами по себе абсолютно безопасны.

Теперь уж можно сознаться. Пару раз по вечерам, когда я твердо знал, что Кнопфа нет и не будет, я спускался в это уютное ущелье, где почему-то, как в кинотеатре, светились багровые лампочки с черными стрелами. Я сидел на ступенях у двери, и стрелы были нацелены на меня.

– Кнопф, – спросил я, когда после разговора с Алисой спустился в подвал, где он тиранил детей. – Скажи, Бога ради, что значат эти черные стрелы?

Кнопф отчетливо скрипнул зубами.

– Шурик, – сказал он, глядя на детей, – ты гнешь свою линию…

– Ну, во-первых, друг мой, мы живем в свободной стране, где каждый гражданин имеет на это право, во-вторых, неужели ты думал, что я стану гнуть чью-то чужую линию? В-третьих, я тебя, Кнопф, предупреждал!

– Ты скотина, Барабан. Тебе деньги, деньги платят. А ты норовишь… Негодяи молчат, но каждому дураку ясно, кто воду мутит.

– Каждый дурак это вы с Ксаверием или еще кто-нибудь?

Царица небесная! Он же обиделся на дурака! Раскис лицом, оттопырил нижнюю губу и стал глядеть на сторону. И хоть впору было пожалеть себя, мне стало жалко Вову Кнопфа. Впрочем, лицо его быстро вернулось к обычному состоянию.

– Погоди, Барабанов, – пригрозил он. – Еще за тебя Ксаверий возьмется…

Ксаверий явился незамедлительно. Он точно открыл тайный люк у себя в кабинете и рухнул к нам в подвал. И вошел.

Вот на кого был похож Кафтанов – на пулю. Коротенькую, крепкую, грозную, одну из тех, что сидели в барабане.

– Все в сборе, – сказал Кафтанов, обводя взором и зал, и детей, и нас с Кнопфом. Дети, между тем, явно прислушивались, и даже ихние тренажеры стали лязгать аккуратнее.

– Нагрузки не должны ослабевать, – сказал Ксаверий, глядя Кнопфу в подбородок. – Нас вынуждают замкнуться в стенах школы? Пусть, мы не растеряемся. К тому же, Владимир Георгиевич, пока у нас нет долгих прогулок и ярких впечатлений, эти ваши агрегаты единственный способ сжечь адреналин. Шутить с адреналином – ну нет!