Боги прогневались на Сиам. Их проклятие грозит стране. Смерть священных слонов — это только предвестье грядущих бед… Что-то будет, что будет?

И, понятно, у всех на устах был ещё другой вопрос:

— Но кто же повинен? На кого именно разгневались всемогущие боги? Кто отвечает за смерть белых слонов?

Одно имя знал весь народ: Лакон-Тай. Генералиссимус сиамских войск. Великий воитель, имя которого золотом вписано в историю Сиама.

Лакон-Тай был потомком одной из древнейших фамилий Сиама. Всю жизнь он служил родному краю.

Когда какой-нибудь враг вторгался в пределы Сиама, Лакон-Тай встречал его нападение. В дни мира Лакон-Тай являлся одним из влиятельнейших советников вот уж третьего императора Сиама, Пра-Барда, и народ назвал его благоговейно «великим заступником бедняков», потому что Лакон-Тай отличался неподкупностью, суровою честностью и в то же время гуманностью.

Но за Лакон-Таем было одно прегрешение: вопреки традициям знатных сиамцев и самого императора он в молодости не обзавёлся гаремом, а женился на женщине из Европы. И поговаривали, что под влиянием своей жены он, по крайней мере втайне, перешёл в христианство.

Очень может быть, что рука какого-нибудь неумолимого врага отняла у благородного Лакон-Тая радость его жизни: безумно любимая им женщина скончалась во время его отсутствия с загадочными симптомами отравления.

Лакон-Тай был безутешен, и если бы почившая не оставила ему вместо себя ребёнка, малютку-дочь, Лакон-Тай покончил бы самоубийством. Но он столь же страстно любил ребёнка, как умершую жену, и всего себя посвятил воспитанию малютки.

Её звали Лэна-Пра, и когда она стала подрастать, весь Бангкок говорил о её красоте.

В самом деле, сиамским красавицам было чему позавидовать!

Лэна-Пра, или, как мы для краткости будем называть девушку, Лэна, была высокою, стройною красавицею с великолепными очами и тонкими, словно из бронзы изваянными чертами прекрасного лица. Только чуть бронзовый налёт на её атласной коже указывал, что в её жилах, кроме крови её матери, течёт кровь детей Востока.

Лакон-Тай был очень богат: в его руках скопились колоссальные богатства его предков, да, кроме того, по обычаю, ему доставалась известная доля военной добычи. А так как все походы, в которых участвовал он, заканчивались блестящею победою над врагами, то на долю Лакон-Тая достались огромные суммы.

Но сам он лично смотрел довольно равнодушно на груды золота и драгоценных камней: дороже всего на свете для него была его дочь, так живо напоминавшая ему его почившую супругу…

И вот, когда один за другим стали погибать священные белые слоны, глубокая печаль воцарилась в доме Лакон-Тая.

— Кто-нибудь, какой-нибудь свирепый и беспощадный враг губит слонов, чтобы этим погубить меня! — твердил про себя старый воин. — Покуда ещё остаётся четверо слонов, император не выказывает особого гнева, но если…

И опять загудел печально священный гонг в храме Гонэши, возвещая гибель священного животного. Это пал уже четвёртый слон.

Тщетны были все меры, принятые Лакон-Таем для спасения ещё уцелевших трёх белых слонов: их окуривали, их растирали различными мазями, их переводили из одного помещения в другое. Целый отряд прислужников стерёг их. Ни один стебель травы или пучок листьев, ни одно ведро воды не могло быть пронесено в стойла священных слонов, не подвергшись обследованию. На обязанности магутов, то есть погонщиков слонов, лежало отведывать их пищу на тот случай, что кто-нибудь подмешает к ней отраву, и тем не менее двух слонов постигла та же участь, что четырёх предшествующих: они пали в одну ночь. В живых оставался лишь один белый слон — и это был последний.

И вот несколько дней спустя в храме, где содержался этот последний слон, поднялась суета: у него проявились уже знакомые признаки близкой агонии. Он умирал…

— Горе, горе Сиаму! Гибель грозит нашей стране! Гнев богов обрушился на нас! — неслись испуганные возгласы.

В полдень того же дня Лакон-Тай, великий и всегда победоносный вождь, стоял на коленях, словно преступник, перед троном императора со склонённою головою и смертельно бледным лицом.

Зал был полон: у трона стояла стража, у стен — толпы царедворцев, за колоннами — все «тальпоины», или жрецы храмов Ганэши.

Но казалось, это не люди, а призраки, безгласные тени: никто не смел пошевельнуться, никто не смел промолвить слово…

Был слышен только гневный голос Пра-Барда, глядевшего в упор на Лакон-Тая:

— Собака! Я доверил тебе величайшее сокровище моей страны — семерых священных слонов. Где они? Что сделал ты с ними?

— Боги судили…

— Замолчи, раб! — загремел гневно, почти яростно Пра-Бард. — Ты хочешь свернуть на богов свою собственную вину. Покуда слонов оберегали другие, более тебя верные и честные люди, никто не мог жаловаться на гнев богов. Если умирал один «живой Ганэша», то только от дряхлости. Семь слонов погибло в семь недель! И среди них были совсем молодые!