Чак пожал плечами с видом полнейшей невинности.

— Джон знает, что тут творится?

— Эндрю предоставил мне самому решать, что нужно делать, а что нет.

— Это не похоже на Эндрю. Обычно его приказы звучат гораздо точнее.

— Но он именно так и сказал, — произнес Чак тоном оправдывающегося школьника. — И у меня, кстати, есть письменное подтверждение.

— Мне нужно пятьсот мушкетов, Фергюсон, десять батарей и побольше патронов и снарядов.

— Ты просишь их у меня или требуешь? — спокойно спросил Чак.

— Я объясняю. Ты распоряжаешься всем оружием, потому что все люди Джона заняты на постройке оборонных сооружений в Кеве. Делай что угодно, приказывай что хочешь и кому хочешь, но я должен получить мушкеты.

— Или?

— Кто-нибудь из моих людей поговорит с Джоном и намекнет, что ты тратишь чуть ли не тонну пороха в день. Посуди сам, сколько патронов могло бы получиться из такого количества?

— Ты мерзавец, — прошептал Чак.

— Конечно, — холодно ответил Винсент. — Половина армии Марка сражается на южной границе с двумя уменами мерков. Я собираюсь вывести отсюда войска и пойти ему на подмогу. Будь я проклят, если соглашусь проводить эти дурацкие учения в тылу, когда на фронте разворачиваются настоящие события.

— Да что с тобой случилось, Винсент? — поразился Чак.

Он вопросительно посмотрел на Дмитрия, который стоял неподалеку и с интересом прислушивался к беседе. Впрочем, старый солдат не понимал по-английски ни слова и не мог уяснить, в чем, собственно говоря, дело.

— Я просто выполняю свою работу, — сказал Винсент.

— Война для тебя стала слишком личным делом, — тихо сказал Чак. — Разумеется, я ненавижу этих мерзавцев, а кто их любит? Но я не позволю им влезть ко мне в душу и подчинить ее. Да, я нарушаю правила, но я нутром чувствую, что прав, и что именно то, что я делаю, позволит нам победить. А ты превращаешься в такого же убийцу, как и они.

— Не учи меня, — прошипел Винсент.

— Было время, когда ты без колебаний учил нас, ты проповедовал мораль целому полку. Ты убедил солдат остаться здесь, хотя Тобиас уговаривал их собирать вещи и улепетывать. А сейчас в тебе осталась только ненависть. Мерки не получили твоего тела, но, боюсь, они уже получили твою душу.

— Я не собираюсь слушать твои измышления, — оборвал его Винсент.

— Если хочешь получить свои проклятые мушкеты, лучше послушай.

Винсент посмотрел на Чака.

— Винсент, ты мне нравишься и всегда нравился. Черт, мы выросли в Вассалборо вместе. Помню, как-то раз ты ходил с нами на пруд Веббера. Твой отец тогда поднял страшный шум из-за того, что мы купались нагишом.

По лицу Винсента скользнула улыбка.

— Я помню, какими глазами ты смотрел на мою сестру Элис, — продолжал Чак.

Винсент промолчал, но, склонив голову к плечу, внимательно слушал старого друга.

Тогда мы были невинными детьми, — вздохнул Чак. — Никто даже не думал, что мы вырастем и станем убийцами. Я хотел быть инженером и изобретать машины, ты собирался учиться и стать преподавателем или писателем, как полковник Кин. А мы оказались втянутыми в войну. Винсент, я занимаюсь этим, потому что это моя работа, но ты полюбил войну.

— Только так мы можем победить, — ответил Винсент.

— Посмотри на Кина. Черт, я помню, под Геттисбергом… ему и правда нравилось воевать, даже когда убили его брата. Но посмотри на него сейчас. Он стал генералом, командующим. Кто-то должен вести войну, и он взвалил это на себя. Но я бы ни за что на свете не хотел оказаться на его месте. Это как рак, разъедает тебя изнутри. Ты станешь таким, как Кин, ты уже герой и все такое прочее, но в конце концов окажется, что внутри ты мертв.

— Ты закончил проповедь, брат Фергюсон? Чак кивнул.

— Тогда я хочу получить свои ружья.

— Дам сколько смогу. Обещаю, что ты получишь их как можно скорее.

— Тогда твоя тайна так и останется тайной.

— Как дела в Риме?

— Хаос. Юлий размещает беженцев. Не обошлось без неприятностей — пара пожаров, болезни, но в целом все в порядке. Думаю, крестьяне всегда поймут крестьян. Как говорится, «рыбак рыбака видит издалека». Плохо то, что беженцы продолжают прибывать. Не то чтобы мерки представляли такую угрозу на юге, но они привязывают нас к южному фронту. А город превратился в настоящий детский сад. У нас в доме — две матери и пять детей, Танины родственники.

— А как Оливия, дочь Марка? Винсент покраснел.

— С ней все в порядке. Она спрашивала о тебе.

— Что это ты покраснел, Винсент?

— Ничего.

— Ну-ка признавайся, у вас что-то было. До меня тут доходили кое-какие слухи.

— Клянусь, ничего не было, — сказал Винсент поспешно. Чак решил больше не возвращаться к этой теме.

— Ты слышал сегодняшнее сообщение? — спросил он мирно, и Винсент облегченно перевел дух.

— Об эвакуации Суздаля? — Он кивнул.

— Плохо дело. Я почему-то думал, что город останется в наших руках. А сейчас будто услышал о захвате Мэна мятежниками. Суздаль стал нашим домом. Черт, у меня там симпатичный домик, и я собирался построить настоящий большой дом с террасой, башенками и изгородью, обзавестись семьей, детишками…