Шрифт:
День 9 февраля, когда «Диана» пересекла параллель мыса Горн, экипаж шлюпа и его капитана поразило невиданное зрелище: «… увидели мы недалеко впереди высокую землю: счисление наше, сделанное от пункта, вчерашнего числа верными астрономическими наблюдениями определенного, вело нас далеко от мыса Сан-Жуана, и земли у нас впереди никакой быть не могло, но призрак был столько обманчив, что чем более мы его рассматривали, тем явственнее и приметнее казался он землею. Горы, холмы, разлоги между ними и отрубы так чисто изображали настоящий берег, что я начал сомневаться: не снесло ли нас к западу весьма сильным течением, и что видимая нами земля есть Статенландия и часть Огненной Земли. Мы легли в дрейф и бросили лот, но линем в 80 сажен дна не достали; после чего, поставя все паруса, опять пошли прямо к берегу, который скоро начал изменяться в своем виде, и туман подниматься вверх. Я во всю мою службу на море не видывал прежде такого обманчивого призрака от туманов, показывающихся вдали берегом».
Туман рассеялся, ветер стих, а с западу потянула «мертвая зыбь». На гладкой поверхности то и дело фонтанировали киты, иногда вперегонки с шлюпом пускались касатки.
Спустя два дня «Диана» пересекла меридиан мыса Горн, и, казалось, можно было бы праздновать победу. Без видимых усилий шлюп вступил в акваторию Великого океана и «счастливо обойдя мыс Горн, путь к Камчатке более не представлял никаких затруднений и препятствий и мог быть совершен в короткое время». Но не тут-то было. Коварный мыс напомнил о себе жесточайшим штормом с Ураганным противным ветром, потянул к себе невидимым магнитом…
Двадцать дней и ночей стихия измывалась над «Дианой», бросала ее, словно щепку. То дразнила, на короткое время увлекая на запад, то с ожесточением волокла к Норд-осту, медленно, но неуклонно приближая шлюп к Огненной Земле…
Иногда сутками, без перерыва, матросы «принуждены были часто с дека, где жила команда, и из офицерских кают ведрами выносить воду». На верхней палубе вахтенных накрывало очередным валом, а сверху сыпал дождь со снегом…
Доктор с каждым днем становился сумрачней и наконец зашел в каюту командира:
— Господин капитан, смею известить вас, что большая половина команды подвержена цинготной болезни.
— Что предлагаешь? — воспаленными от бессонницы глазами вопросительно смотрел на лекаря командир.
— Надобно хину класть в водку, сие окупится некоторым улучшением…
Следом за доктором вошел осунувшийся Рикорд. Плащ он скинул у входа, а насквозь мокрый сюртук расстегнул, оттянул пальцами мокрую рубаху.
— Слава Богу, Василий Михалыч, покуда хоть грешное тело не остыло вовсе, белья на перемену нет. Добро Ивашка на камбузе просушивает.
Грустная улыбка скользнула по лицу Головнина.
— Садись, Петр Иваныч, решать надобно, куда путь держать. — Командир ткнул пальцем в лежащую на столе инструкцию.
— Адмиралтейцы нам предписали избрать курс вокруг Горна или к Доброй Надежде, по обстоятельствам. Барометр вторую неделю падает, люди хворают. Я за разумное почитаю более напрасно времени в этой толчее не тратить. Нас Камчатка ждет. Пойдем к Доброй Надежде.
— То и я в мыслях не первый день держу, господин капитан, — как о давно продуманном твердо ответил лейтенант, переходя на официальный тон.
В последний день февраля «Диана» развернулась и, подгоняемая попутным западным ветром, устремилась к востоку.
«Придет пора — ударит и час» — гласит старинная поговорка русских поморцев на Севере.
Ровно три месяца не становилась «Диана» на якорь. На рассвете 18 апреля радостный вскрик разбудил подвахтенных:
— Вижу землю!
«В 6 часов вдруг открылся нам, прямо впереди у нас, берег мыса Доброй Надежды, простирающийся от Столового залива до самой оконечности мыса. Едва ли можно вообразить великолепнее картину, как вид сего берега, в каком он нам представился: небо над ним было совершенно чисто, и ни на высокой Столовой горе, ни на других ее окружающих, ни одного облака не было видно. Лучи восходящего из-за гор солнца, разливая красноватый цвет в воздухе, изображали, или, лучше сказать, отливали, отменно явственно все покаты, крутизны и небольшие возвышенности и неровности, находящиеся на вершинах гор».
Весь экипаж высыпал на палубу, прикрывая глаза от слепящего солнца, люди облегченно вздыхали, подставляя лицо ласковым лучам, переглядываясь:
— Гляди, Петруха, благодать Божья!
— Не скажи, Спиридон, истинно райское наваждение!
— Будто в сказке, Герасим!
— Бог смилостивился и нам благоволит!
— Рази такое в Россее свидится!
На шканцах гуськом столпились офицеры. Ближе к носу, опершись о фальшборт, стоял Головнин. Едва заметная улыбка выдавала переживания командира, которому передалось состояние экипажа. Откуда-то сбоку вынырнул возбужденный штурман. Только что он определил истинное положение шлюпа по взятым пеленгам на Столовую гору и видневший справа у горизонта мыс Доброй Надежды.
— Господин капитан, долгота счислимая разнится с истинной на полтора градуса с лишком.
— Сие допустимо за наше плавание от Горна. Андрей Степанович, а что до Столовой бухты?
— Тридцать две мили, Василий Михалыч! — порядочный штурман всегда при подходе к берегу заранее знает, что интересует командира в первую очередь.
Не отрываясь от подзорной трубы, Головнин отдал распоряжение вахтенному офицеру Муру:
— Склоняйтесь, Федор Федорович, вправо, под ветер, Держите на оконечность мыса.