Шрифт:
– Уже двадцатое! А жизнь дорожает! А инфляция лютует!
Портнов протянул любимцу женщин лист бумаги.
– Векселями не беру, - Саня скрестил длинные руки на широкой груди и расширил ноздри.
– Расписку пишите. Без расписки ни копейки не дам. И чтобы через два дня все вновь приехавшие были учтены, рассортированы и выстроены в две шеренги.
– По росту или по полу?
– Саня привычно строчил расписку.
– По алфавиту, - Иван Иванович протянул пачку в банковской упаковке.
– Бу сде, - ответил Саня, обменял расписку на деньги и ушёл, напевая: - Таганка, все ночи - полная фигня!
Леденцов наблюдал за сценой с улыбкой.
– Кстати, - сказал он, - давно хотел спросить, откуда у вас средства к существованию?
– Инвестиции. Вложение денег в перспективные проекты на основе прогнозирования тенденций. Кстати, вы мне за тот случай с ксероксами две тысячи американских долларов должны. Шучу. Вы составили список доброжелателей? Ну-ка, ну-ка…
Список состоял всего из двух десятков фамилий. Иван Иванович пробежал его в пять секунд, удивлённо поднял брови и перевернул лист. Продолжения списка он там не обнаружил.
– Вы себя недооцениваете, любезный Емельян Павлович! Уверяю, гораздо большее количество людей желает вам здоровья и процветания. Придётся обратиться к моему досье.
Портнов извлёк из стола картонную папку. Леденцов уже видел её в день, когда бравые налоговые полицейские продемонстрировали ему мощь карающей десницы государства. Особенно хорошо эта десница прошлась тогда по леденцовским почкам. Иван Иванович перебрал несколько стопок документов и сказал довольно:
– Ага! Вот они, ваши благодеяния за последний год. Визит в детский дом № 1.
Емельян Павлович поскрёб затылок. Действительно, в конце осени его навестил приступ сентиментальности. Увидев на вокзале, как грязные пацаны угрюмо, по-мужски, смолят за ларьком, Леденцов расчувствовался и приказал раздать по детским домам устаревшие компьютеры. Директор одного из домов неделю преследовал благодетеля и добился того, что Емельян Павлович лично присутствовал при вручении даров. Обитатели дома выглядели такими же угрюмыми, как их вокзальные собратья, только менее чумазыми. А компьютеры списать на благотворительность так и не удалось, пришлось пожертвовать частью прибыли.
– Думаете, что это кто-то из детей?
– Или из воспитателей. Или директор. Или ещё кто. Будем проверять, - Иван Иванович сделал приписку к списку доброжелателей.
– Дальше. Оплата поездки юного шахматиста в Бельгию на чемпионат Европы.
– Это, - запротестовал Леденцов, - вообще была рекламная акция чистой воды! Нас три недели по всей областной прессе таскали!
– Но мальчик-то всё равно вам благодарен. И мама его. И старшая сестра.
– Я даже не видел его ни разу.
– Нам не дано предугадать, - Портнов взялся за следующую вырезку.
– Продолжим…
Чем дальше слушал Емельян Павлович, тем больше поражался. Даже заведомо выгодные для него операции (автоматизация третьей клинической больницы, например) приводили к появлению толп людей, которые считали его благодетелем, святым угодником и наместником Ленина на земле. Вернее, потенциально могли считать.
Вскоре Иван Иванович исписал оборот листа, но тут подшивка добрых дел, к счастью, исчерпалась.
– Ну вот, - Портнов выглядел довольным, - вот мы и сформировали стог сена, в котором уже можно искать иголку.
– И как мы будем её искать?
– Леденцов оптимизмом не заразился.
– Методом старика Оккама. Просто выбросим все сено.
23
Ворошить "сено" оказалось задачей нудной. Поначалу Емельян Павлович пытался участвовать полноценно, но к исходу третьих суток махнул на все обеими руками. Он давно мечтал поваляться где-нибудь на берегу моря с увлекательным чтивом в руках. В библиотеке Ивана Ивановича нашёлся Шекли. Вместо берега Леденцов использовал диван, а вместо шума моря - монотонное бормотание Портнова ("Брат не мог… четверо… как со сроками? Со сроками никак"). Емельян Павлович даже не сразу реагировал, когда Иван Иванович подзывал, чтобы разобраться с какой-нибудь проблемой. Например, часто ли ему пишут вологодские родственники по маминой линии или кто ему порекомендовал секретаршу.
Каждый час Портнов объявлял перерыв. На десять минут в комнату допускался усилитель Сергей Владиленович, и Емельян Павлович под мудрым руководством Ивана Ивановича думал хорошее - о работе, о здоровье, о спокойствии в городе, об отсутствии преступности.
Последняя задача поставила Леденцова в тупик.
– Как можно представить отсутствие? Это всё равно что кричать тишину.
– Да, - соглашался Портнов, - мастером сглаза быть проще. Но вы всё-таки постарайтесь. Представьте тёмную подворотню, одинокую девушку. А вокруг никого. Или, ещё лучше, пусть навстречу ей попадаются мужские силуэты, но никто не трогает и даже не грубит.