Шрифт:
Все в восторге.
И поляна помечена.
Мысль подсыхает.
Уходит все лишнее.
Теперь надолго.
Самого уже нет, но каждый, кто попадает на эту поляну, чувствует – «он был здесь».
Следы, то есть мысли, ведут туда, на юг.
Вот слышен рев.
Избавился еще от одной.
Быстрей, быстрей, мы их всех застанем.
Правда о себе
Как узнать правду о себе? У кого?
Спросить у тех, кто тебя любит? Они разве скажут правду о тебе?
Они же тебя любят.
Значит, надо искать тех, кто тебя не любит.
Да что же их искать?
Их полно.
И что они тебе скажут? Разве это будет правда о тебе?
Они же тебя не любят.
Значит, те, кто любит, не скажут правды о тебе, и те, кто не любит, не скажут правды о тебе.
Остались те, кто не знает.
А что они вообще могут сказать?
Как их можно спрашивать?
Они же тебя не знают.
Как же узнать правду о себе?
А как жить, не зная правды о себе?
А как все живут?
Каждый так и живет, не зная правды о себе. И умирает от другого.
Свидетельство на крупную мечту
О чем бы он хотел…
О беспрерывном поступлении баксов от какого-то бизнеса где-то в Южной Америке, раскрученного каким-то талантливым управляющим, не берущим ничего себе.
Колумбийский дядя Ваня.
Или мюзикл, непрерывно идущий на Бродвее с его же музыкой и женой.
Оттуда яхты, бассейны и собственный, ядрена вошь, аппарат «ядерно-магнитный резонанс» плюс стоматологический кабинет для вольнонаемных:
– Вот что мы можем: все коренные без наркоза, теперь поговорим о протезах.
Свой офтальмологический кабинет для призыва:
– Нет, это не буквы! Это вообще не буквы! Это мы микробы увеличили. Годен, мерзавец! Официальная справка: умственный труд вреден, физический противопоказан.
Что еще мы видим в зеркале, граждане депутаты?
Лень, бьющую в лицо, следы лежания на лице.
То есть на лице – следы лежания на спине.
Толщину, выходящую за пределы зеркала и рентгеновского снимка.
Характерный прикус, нацеленный на достоинство собеседника.
Жадность, сразу после насыщения переходящая в любопытство, а после голодания – обратно в жадность.
Низкая рыночная эрудированность.
Ему хочется подарить мотоцикл. Но некому.
То есть дарить некому.
То есть нет того, кому дарить.
То есть нет того, кто подарит, и нет того, кто примет.
Какой бедный язык.
Судя по роже, очень нуждается в хорошей литературе, как своей, так и чужой.
Слезы бессмысленного пьянства.
Отсутствие ответа на вечный вопрос: «Почему ты меня не читал?»
Почему я тебя читал, а ты меня не читал?
Я тут всех читал, а меня – никто.
Ну хоть за то, что я всех читал, прочтите одного меня.
Почитайте меня!
Ну хоть откройте меня!
Хоть полистайте меня!
Хоть назовите меня!
Уважайте писателя, подонки!
Прочтите! Начало вас захватит... Не оторвать...
Ужас! Атакован во время атаки, подорван во время подрыва.
– Офицер, помогите встать! Вы что, неприятельский офицер? Извините. Но все равно, дайте руку, противник!
Прими ты, Господи.
Обопритесь, Господи.
Так, кажется, взял бы и написал бы.
Но ни того ни другого.
Слово под контролем.
В последние годы не пил, не бабствовал.
Все в меру.
Не допьяна, не теряя головы.
Он любит пьяный разговор.
Приобрел короткие дни и длинные ночи.
И так много потерял, что остаток совести, души, таланта, жизни вырос, выручая и покрывая нехватки, давая наслаждение больше, еще больше, еще больше, чем раньше.
Зубы заменяет слюна, желудок – кастрюля, одежду – горячая вода.
Пришел на помощь организм, который стал жить отдельно от внешности, от дружбы, от семьи.
Пришел и принял эстафету.
Вот он и не виден в зеркале. С кем говорить, Господи!
Почитайте же меня, как я читал вас всех.
Что удивительно – умный...
Все время слышишь: мы тут разговаривали с этим певцом, и, что удивительно, – умный парень.
Оказывается, чтобы это узнать, нужно, чтобы он перестал петь хоть на минуту.