«Значит, пустырь». Славин вместе со своими помощниками излазили его вдоль и поперек, но ни фомки, ни лома найти не удалось. Неосмотренным оставался только небольшой котлован, залитый дождевой водой. Славин решил: если они выбросили лом и фомку, то только в воду. Недалеко, через два квартала, находилась пожарная, и Славин направился туда. Нашел начальника и попросил у него помощи. Вскоре мощный насос начал откачивать воду. Через час в котловане стало пусто. Славин, раздевшись до трусов, шагнул в жидкую грязь. По сантиметру ощупывал Владимир Михайлович дно, и вот она — победа! Он нашел вторую половину лома, а вскоре нащупал и фомку. Выпрямился и радостно улыбнулся: «Ну, теперь Шацкие точно заговорят. Для экспертизы установить, что это две части одного лома, труда не составит».

Вскоре Славин был в следственном изоляторе. Привели Якова Шацкого. Он из-подо лба посматривал на Славина, а тот сразу же пошел в атаку:

— Яков Аркадьевич, чтобы не терять зря времени, я вам расскажу, что нам удалось добыть из того, чем мы докажем вашу вину, а вы сами судите, есть смысл вам признаваться или нет. Если помните, в прошлый раз вы сказали «доказывайте!».

— Да, помню, ну и как, доказали?

— Конечно. Например, вашу долю — двадцать тысяч похищенных денег — в собачьей будке нашли. Григорий из суммы своей доли десять тысяч запрятал в голубятне, пятьсот успел проматать, а девять с половиной тысяч мы у него в поясе нашли...

— Падла... — Шацкий смачно выругался, — говорил же ему, не дури, не таскай деньги в поясе.

— Конечно, дурак, — простодушно согласился Славин и продолжал: — Собрали мы и лом, который вы на две части распилили. Одну половину в сарае, у стены в земле, нашли, а другую, вместе с фомкой, в котловане на пустыре разыскали.

— Что, Гришка показал, где эти штукенции мы выбросили?

— Ну, Ломов же не мог. Он, когда вы выбрасывали эти штучки, сидел связанным. Ну как, Яков Аркадьевич, хватит? Будем говорить начистоту?

— Куда тут денешься, все уже и без меня ясно. Придется еще один суд перетерпеть. Пишите...

Шацкий спокойно начал рассказывать:

— Я отдал Гришке его долю, а свою под крыльцом сарая во дворе запрятал. Но когда меня из зала суда под штык взяли, я успел у выхода шепнуть братухе, чтобы он перепрятал их в другое место. Додумался же он их собаке на сохранение отдать!

Славину не терпелось выяснить, где же остальные деньги, но он понимал, что надо быть осторожным, и поэтому тщательно продумывал свои вопросы.

— Почему вы решили Ломову денег дать больше, чем себе?

— Он заслужил, — по-своему оценил действия соучастника Шацкий.

— Расскажите, как прятали долю Ломова?

— Очень просто. Взял алюминиевую трубку, запихал туда деньги, а концы трубки забил землей и бросил у собачьей будки. — Вдруг Яков спохватился: — Постойте, вы же наверняка не обнаружили этих денег, Гришка же не знал, что я туда их сунул?

— Нет, не обнаружили, но не волнуйтесь, найдем, — спокойно ответил майор и покраснел, вспомнив, что эту трубку вчера дважды в своих руках держал...

К вечеру преступники признали свою вину. Почти все деньги были изъяты. Лисицын видел, как расстроился Славин из-за трубки, хлопнул его по плечу и весело сказал:

— Привыкай, что преступления совершают не только дураки, чем противник хитрее действовал, тем приятнее победа...

В кабинет Мочалова в сопровождении дежурного робко вошла пожилая женщина.

— Иван Петрович, к вам гражданка Ермолова. — Дежурный повернулся и вышел.

Мочалов пригласил женщину присаживаться, а сам напряженно вспоминал, где он ее видел. Женщина расстегнула пальто и напомнила о себе:

— Вы уже, наверное, забыли меня? Помните, как ровно два года назад была обворована моя квартира, а вы через три дня поймали воров и вернули мои вещи.

Мочалов теперь вспомнил ее. Старушка жила одна в небольшой двухкомнатной квартире. Однажды, когда она пошла в магазин, двое воров, взломав запоры, забрались в ее квартиру и украли оттуда немалую сумму денег и много различных вещей. Хозяйке особенно жалко было похищенной бурки. Она хранилась как память о покойном муже, который во время войны был кавалеристом. Когда Мочалов нашел преступников и сообщил об этом потерпевшей, первый ее вопрос был о бурке. Вспомнив об этом, Иван Петрович улыбнулся:

— Ну как, бурка больше не пропадала?

— Нет, я ее, когда ухожу из дома, прячу подальше. Но чего я к вам пришла? После той злополучной кражи мне как-то страшно было одной жить, и я пустила к себе квартиранта — молодого одинокого человека. Работает он в автомастерской. Хлопец, на первый взгляд, показался мне неплохим, серьезным, не пил, поздно не гулял. Короче говоря, все у человека было в меру, даже свою автомашину имел. Но около года назад сначала редко, а затем все чаще и чаще стали к нему приходить двое каких-то хлопцев. Они сразу мне не понравились. Всегда навеселе, такие верткие хлопцы; вместо «здравствуйте» — «привет» кричат, наряжаются, как попугаи, — во все яркое, заграничное. Всегда с собой выпивку приносят, матерятся. — Старушка, очевидно, поняла, что Мочалову начинает надоедать ее многословие, и она заторопилась: — Я это рассказываю, чтобы вы меня лучше поняли. А на прошлой неделе эти типы привели к моему квартиранту какого-то мужика. Он намного старше их, страшный такой, заросший, небритый. Олег — так зовут моего квартиранта — зашел в мою комнату и спросил, не буду ли я против того, что у него поживет пару недель его знакомый. Что мне оставалось делать? Решила не противиться, тем более, скажу честно, Олег сказал, что заплатит мне за это. Ну, я и согласилась, а у самой душа не на месте. Как посмотрю на это страшилище, так сразу же в дрожь бросает. А он целыми днями, как назло, дома сидит. И знаете, не зря мое сердце чуяло беду. В прошлое воскресенье к моим квартирантам пришли эти модники и устроили попойку. Только к концу дня угомонились. Ушли эти пижоны, а Олег и его дружок пьяные спать завалились. Один на кровати, второй — этот рыжий — на раскладушке. Начала я потихоньку стол убирать, потому что насвинячили они там, прямо страх. И вижу — пиджак этого рыжего на спинке стула висит. Ей-богу, не знаю, что меня толкнуло, но я решила посмотреть у него в кармане документы. Меня аж пот прошиб от страха и срама. Видимое ли дело, по чужим карманам лазить, а тут еще рыжий в любой момент глаза открыть может — позора не оберешься! Залезла я во внутренний карман и достала какую-то красную книжечку. Развернула ее, и хоть я плохо вижу, а в воскресенье, если помните, пасмурно было, дождь целый день лил, но все-таки прочитала, что это милицейское удостоверение какого-то полковника. Ну, скажите, какой он, этот рыжий, полковник? Положила я это удостоверение обратно в карман, сунула руку в другой, а там, ей-богу, хотите верьте, хотите нет, наган. Я его, правда, не доставала, но ручку круглую и барабан пальцами пощупала. Стало мне страшно, и я решила сказать Олегу, чтобы он вместе со своим дружком убирался из моей квартиры. Но вечером снова пришли эти дружки, и они все четверо сели в автомашину Олега и уехали. И вот уже прошло пять дней, а Олег и его дружки не появляются. Ко мне уже три раза с работы Олега приходили...