Я говорю: Это круто - что еще можно сказать? Снежана сегодня одета в клешеные джинсы, цветную рубашку, туфли с платформой. Мне немного неловко, что они с Катей беседуют, словно подруги. Катя, по правде, все больше молчит - видимо, кончились мысли.

– Мышка - это пиздец, - возражает Снежана, - настоящая женщина должна быть немного la famme fatale.

Катя не знает, что это такое, Снежана ей объясняет, а заодно говорит: завтра у нее - день рожденья. Она сменит имидж - вполне радикально, после будет крутая тусовка, она уже позвала интересных ребят, всех нас приглашает.

Значит, придется пойти вместе с Катей. Джинсы и свитер - а я, как всегда, модно одетый, как научил петербургский троюродный брат: клеши, цветная рубашка, широкий ворот. Я выбрал - и не собираюсь меняться. Стиль - не жена, ему не изменишь.

Хитросплетенье московских переулков, Глеб и Снежана идут навстречу друг другу. Договорились встретиться в семь, Снежана прислала е-мэйл: Встретимся в "Рози О'Грэдис", паб рядом с "Библиотекой имени Ленина", клевое место.

Снежана думает: завтра мне исполнится двадцать два. Семь лет назад мы с Пашей не планировали жить так долго. Мы пили водку в подъездах, на детских площадках, на скамейках, в скверах, пели Джим Моррисон умер у тебя на глазах, а ты остался таким же, как был, целовались и занимались любовью как в последний раз. С тех пор я сменила два континента, три страны - если считать Россию новой страной, - разменяла третий десяток, а все равно осталась такой же, как была. Снежана заходит в "Рози О'Грэдис", заказывает стакан "Эвиана" со льдом, смотрит на часы, ждет Глеба.

Глеб идет от "Кропоткинской", на задворках Пушкинского музея натыкается на матшколу, где училось множество его шапочных приятелей и несколько уехавших друзей. Примыкающая к школьному двору стена сплошь покрыта дифирамбами музыкальным группам и цитатами из песен. Некоторое время Глеб рассматривает их, почти забыв о Снежане. Среди восхвалений "Гражданской Обороны" не видать старого лозунга "Курянь - дрянь", древнего символа солидарности с его собственной школой.

В "Рози О'Грэдис" душно и накурено; под плакатом с кружкой темного пива и надписью "Guinness as usual" двое седых мужчин говорят по-английски, прихлебывая из кружек "Гиннес" как обычно. Снежана ждет Глеба за маленьким столиком, бутылка "Эвиана", два стакана: один - полный льда, другой пустой.

Двадцать два года, думает Снежана, пятнадцать мужчин, три женщины, не счесть сколько песен и фильмов, не вспомнить сколько водки и вина. Возьми мне бокал белого, говорит вместо приветствия. Глеб проталкивается к стойке, пытается докричаться до бармена. С Таней никогда не ходили в рестораны - не было денег, да и казалось, это не для таких, как они, это для богатых, для кооператоров, новых русских в малиновых пиджаках. А оказывается - есть в Москве и нормальные места. С бокалом вина и маленькой кружкой "Гиннеса" он возвращается к Снежане.

– Зачем тебе лед?
– спрашивает он.

Снежана объясняет: в Америке все пьют воду со льдом. Первые полгода все просят just water, no ice, а потом привыкают, возвращаются в Европу и все время просят со льдом. Объясняет, а сама вспоминает бары, где пила воду со льдом, водку on the rocks, красное калифорнийское, вспоминает американских друзей и любовников. Ну, и вообще, я лед люблю. И снег.

– Потому и сюда приехала?
– спрашивает Глеб.

– Нет, я просто люблю здесь.
– И добавляет: - Это самая анархистская страна в мире.

В пятнадцать лет они были анархистами: рисовали букву "А" в круге, пили водку в подъездах и скверах, пели под гитару "Все идет по плану" и "наша правда, наша вера, наше дело - Анархия". А ты любишь анархию? спрашивает Глеб и Снежана отвечает двумя цитатами сразу:

– Я не верю в анархию. Просто все, что не анархия - то фашизм.

Смотрит заговорщицки. Глеб улыбается и кивает, как всегда, не понимая. Душно и накурено. Темный "Гиннес" в маленькой кружке, белое вино в бокале, "Эвиан" со льдом.

Снежана думает: на самом деле, помимо анархии и фашизма существует много разных других вещей, о которых трудно догадаться в пятнадцать лет. Сегодня она встретила в метро Костю, Пашиного приятеля, с которым они когда-то вместе пили водку в скверах, и он рассказал: Паша подсел на героин и совсем сторчался. Снежана хотела взять телефон, но потом струсила. Пусть ее первый мужчина останется в памяти молодым, отчаянным и безумным. Она бы хотела, чтобы он остался таким же, как был - но через десяток государственных границ и океан не поможешь бывшему любовнику. Даже если он твой первый мужчина и казался когда-то лучшим человеком на свете.