Дежурный в общежитии миссионерской организации, где проживал брат Дайаны, сказал Кейну, что найти Ника Уэллса можно в гриль-баре «У Руди» на Гранд-стрит.

Когда Кейн пришел в бар, там было несколько посетителей. В конце стойки двое пожилых мужчин в ковбойских шляпах сидели, потягивая пиво, и смотрели по телевизору, расположенному под потолком, какой-то фильм. Чуть поодаль от них сидел, мрачно уставившись в стакан, тот самый человек, которого Кейн видел выходящим из дома Дайаны.

Кейн уселся на табурет рядом с ним, заказал стакан содовой и, подождав, пока бармен обслужит его и отойдет, обратился к Нику:

– Ты меня помнишь?

Тот поднял воспаленные зеленые глаза, которые, возможно, когда-то были такими же привлекательными, как у Дайаны.

– С чего бы мне, черт возьми, тебя помнить?

– Мы разминулись вчера вечером на дорожке возле дома твоей сестры.

На лице Ника не отразилось никаких эмоций.

– Ну и что?

– А то, что я пришел предупредить тебя, что ты там был в последний раз.

Лицо парня побагровело, и он сказал задиристым тоном:

– Что, черт возьми, ты хочешь сказать?

За долгие годы работы Кейну приходилось встречать десятки мужиков, подобных Нику Уэллсу, негодяев, с которыми был возможен только один способ разговора. Крутой.

– Я хочу сказать, – произнес Кейн тихим голосом, полным скрытой угрозы, – что с этого самого момента ты будешь держаться подальше от Дайаны. Не приходи к ней домой, не звони по телефону и не передавай никаких записок. Более того, я хочу, чтобы ты не подходил ближе, чем на две мили, ни к ее дому, ни к ее ресторану. Понял?

Развернувшись на вращающемся табурете так, чтобы смотреть ему в лицо, Ник злобно рассмеялся:

– Кто, черт возьми, ты такой? И не много ли ты на себя берешь, поучая, что я должен, а чего не должен делать?

Не обращая внимания на бармена, который прислушивался к разговору, протирая стаканы, Кейн наклонился вперед, стараясь не морщиться от тошнотворного запаха перегара, которым несло от этого типа. Ему еще сильнее, чем прежде, захотелось оградить Дайану от посягательств этого негодяя.

– Меня зовут Кейн Сандерс, я адвокат. И тебе лучше не злить меня, Ник. Никогда.

– Да ну? – Не придумав ничего лучшего, Ник несколько раз постучал себя по голове, искривив губы в саркастической усмешке, которая, по его мнению, должна была продемонстрировать его бесстрашие.

– Уж будь уверен. – Соскользнув с высокого табурета, Кейн вытащил из кармана три купюры по одному доллару и швырнул их на грязную поверхность стойки рядом со своим стаканом, к которому даже не притронулся.

Он немного подождал на тот случай, если брату Дайаны придет в голову возразить. Потом, довольный тем, что достиг желаемого результата, вышел из бара, чувствуя на своей спине злобный, негодующий взгляд Ника.

Войдя в апартаменты матери и прикрыв за собой дверь, Трэвис окинул взглядом малую гостиную.

– Ты одна?

– Да, одна, если не считать Марджи, которая готовит обед на кухне. – Она нахмурила брови. – Почему ты спрашиваешь?

– У меня плохие новости. – Не в состоянии сидеть спокойно, он принялся шагать туда-сюда по комнате. – Судья Парсон отказался вести дело об опекунстве.

– Что такое? – Маргарет насторожилась. – Почему? Что произошло?

– Он отказался по этическим соображениям. Сказал главному судье, что отец был его другом, поэтому он не считает для себя возможным вести это дело.

Маргарет откинулась на спинку дивана, и ее плечи устало опустились. Именно благодаря тому, что это дело должен был вести Тед Парсон, она чувствовала себя такой уверенной.

– Откуда ты узнал об этом?

– Мне только что позвонил Сэм. – Хотя в присутствии матери Трэвис редко пил в дневное время, он подошел к бару и плеснул в стакан немного шотландского виски.

Увидев, как он сделал большой глоток, Маргарет поняла, что плохие новости этим не исчерпываются.

– Они уже назначили другого судью?

– Конечно, назначили. Судью Арнетт. Оливию Арнетт.

– Женщину? – удивилась Маргарет.

– Не просто женщину. Судья Арнетт развелась и одна растит свою дочь.

Маргарет помолчала, переваривая только что услышанную новость. Хотя ей не было ничего известно о судье Арнетт, она достаточно хорошо знала систему судопроизводства, чтобы понять, что даже ей не удастся изменить назначение.