Я люблю багульник. Люблю эту неумирающую жизнь и чувствую себя растроганным этой готовностью отвечать нежным цветом на тепло и ласку…

Но вот и дивизия. Если когда принимал авиаполк, меня немало смущали мое невысокое звание и мой возраст, то в новом положении это несоответствие, казалось, превратится в самое настоящее препятствие. В самом деле, исполнилось мне тогда только 28 лет. Очередное воинское звание хотя и присвоили, ио должности командира дивизии оно, конечно же, не соответствовало, так что оказался я опять в затруднительном положении. Все мои помощники и заместители были намного старше меня во всех отношениях — и рангами и возрастом. Комиссар дивизии по тогдашнему времени носил ромб, начальник политотдела — четыре шпалы, а у меня же на петлицах была одна-единственная шпала. Так что, когда кто-нибудь из них входил ко мне в кабинет — я вскакивал (младший по званию приветствует старших — срабатывало механически). Нужно отдать должное моим политработникам: они старались сглаживать эту разницу, что им, надо сказать, вполне удавалось. К тому же работа, учебно-боевые полеты скоро захватили меня полностью, и проблема войсковых старшинств отошла на второй план.

Началось перевооружение полков. К нам стали поступать новые истребители ЛаГГ-3. Если на И-;16 максимальная скорость была 462 километра в час, то на ЛаГГе — 549! В два раза сильнее стояло на нем и вооружение. Словом, это был самолет экстра-класса!

Японские истребители явно уступали нашим и по скорости, и по мощи огня. И одномоторный И-95, например, имел скорость 330—350 километров в час, И-96 чуть больше — 380. Правда, машины японцев обладали хорошим вертикальным и горизонтальным маневром, на них были радиоустановки, кислородное оборудование, приборы для ночных полетов. Кроме того, при полетах на дальние расстояния И-96 мог взять два подвесных бака, которые сбрасывались в воздухе. Понятно, не считаться со всем этим мы не могли. Тем более что «япошки», как наши летчики называли воспитанных в духе жестокости и фанатической преданности императору самураев, усиленно тренировались полетам на полный радиус действия, отрабатывали групповую слетанность, учились бить по аэродромам противника, поддерживать в ходе боев наземные войска. В широких масштабах их истребители нередко практиковали перебазирование на новые аэродромы. Не для парада шла такая подготовка. Да и японские бомбардировщики представляли немалую опасность: располагаясь на приграничных аэродромах, они были способны наносить мощные удары по объектам, находившимся в нашем глубоком тылу»

«Как вы будете управлять в боевых условиях?» — облетывая аэродромы дивизии, спрашивал я каждого командира полка, и, как правило, получал ответ, что в бой он пойдет вместе с полком и в воздухе будет им командовать.

«А на земле?» — интересовало меня. На земле, словно сговорившись, докладывали мне командиры, управлять соединением предстоит начальнику штаба. «Откуда управлять?..» — невольно напрашивался вопрос, но тут вразумительного ответа дать никто не мог. Собственно, вопрос этот поднимался давно. Я и сам, будучи езде командиром полка, задумывался, как бы это понадежнее организовать управление полком на случай боевых действий, и приходил к выводу; нужны хорошие командные пункты.

И вот собралось совещание управления дивизии. Помню, присутствовали начальник штаба полковник Пынеев, комиссар дивизии комбриг Шаншашвили, начальник политотдела полковник Соколов. Я держал речь, красной нитью в которой проходила идея строительства КП дивизии.

— Кто строить будет, капитан? — как мне показалось, несколько иронически спросил Шаншашвили.

— Сами будем строить, — ответил я. — Своими силами!

Предложение это, прямо скажу, восторга ни у кого ; не вызвало. Особенно протестовал комиссар дивизии.

— Совсэм плохо! — когда Шаншашвили горячился, глаза его наливались кровью, грузинский акцент становился еще заметнее и, казалось, дай кинжал — бросится в атаку. — Пачэму сам строишь?

Я настаивал на своем, ссылался на готовый проект командного пункта. Все было досконально продумано — не авантюрное предприятие. Но поддержки так и так не встретил.

Тогда с проектом, с расчетами прямо с совещания я отправился к члену Военного совета Дальневосточного фронта (так назывался Дальневосточный военный округ) А. С. Желтову. Доложил все по порядку. Алексей Сергеевич выслушал внимательно и сказал:

— Задумка хорошая, Я не возражаю. Но что скажет наш командующий?

Командующим Дальневосточным фронтом в то время был прославленный герой гражданской войны Иосиф Родионович Апанасенко. Он тоже одобрил решение о строительстве:

— Строй. Мы поможем. А потом всех заставим по такому типу сооружать командные пункты. Только проект утверждать буду я.

Проект находился при мне. Апанасенко ознакомился с ним, внес существенную поправку (не была предусмотрена самооборона КП на случай нападения на него) и сразу же утвердил. Число при этом поставил на день раньше:

— Чтоб Шаншашвили не очень-то там горячился!..

Должен сказать, именно комиссар дивизии принимал потом самое активное участие в строительстве нашего КП. Вышло так, что в это время я угодил в госпиталь с двухсторонним воспалением легких…

Наступила пора холодных, пронизывающих ветров. Самолетные стоянки заносило снегом, да так, что на машинах не было видно даже лопастей винтов. Ангаров для самолетов у нас не было, вот и приходилось сначала расчищать стоянки, потом откапывать из снега истребители, прокладывать рулежные дорожки, а затем приниматься за взлетную полосу. Получался порой довольно глубокий коридор, и взлетали мы словно из ледяного ущелья.

Так вот, вылетел я как-то на И-16 в полк Печенко: решил проверить готовность по тревоге. На середине маршрута над Амуром мотор «ишачка» вдруг зачихал, зачихал и замер. Заклинило намертво. Делать ничего не оставалось — пришлось садиться на лед реки.

Когда шел на вынужденную посадку, заметил справа по курсу заснеженную деревушку. Туда и направился после приземления. Идти было трудно. То и дело проваливаясь в глубоких сугробах, я вскоре основательно устал и, встретив по пути повалившееся дерево — большое, удобное, пристроился, чтобы немного отдохнуть. Как уж так получилось, не знаю, но лег — и заснул. Не помню, сколько я проспал. Только вот когда проснулся, чувствую, вздохнуть не могу. Комбинезон, весь мокрый от пота, заледенел…