— У нас так не лечат, — возразил Пятый. — Нельзя, чтобы только машина…

— Ренни, — задумчиво произнес Лин. — Без вариантов.

— Это кто такой?

— Реджинальд и Тон — наши Встречающие. Если их привлечь, они помогут более чем адекватно. Врачи они, в отличие от нас с тобой, настоящие. Ренни вообще бывший официал Саприи. Только звать их пока что совсем не хочется…

— Они нам покажут небо в апельсинах, — добавил Лин. — И еще в каких…

— Ну, знаете, на Амои тоже очень сильная медицина. Да, как ты выражаешься — «только машина», но уж чего-чего, а лечить там умеют... впрочем, как и калечить...

— Энергетика, — просто ответил Пятый. — И смотря что подразумевается под словом «вылечить». Тело вылечить просто. Вот душу… гм… ладно, не важно. А калечить везде умеют, тоже мне, новость.

— С душой они пусть разбираются сами. Из меня хреновый душеспаситель.

— Равно как и из меня. Я только пытаюсь понять — зачем тебе всё это нужно? Столько времени, сил — для чего? С какой целью ты затеял эту спасательную операцию?

Рауль облокотился на стол и поглядел на Пятого задумчиво.

— Понимаешь ли, Пятый... Сволочью работать — вредно для здоровья. Ты говоришь — душу вылечить сложно....Так что можешь считать, что я так лечусь.

— Хороший способ, — усмехнулся Лин. — Смотри не переусердствуй.

— Я бы на тебя самого посмотрел, — огрызнулся Рауль. — Когда тебе придет десяток смертных приговоров. Утверждай — на благо родины...

— Десяток! — Пятый засмеялся. — А тысяча? А сотня тысяч?..

— Ты думаешь, мы на работе розы выращиваем? — спросил Лин. — Хотя хрен разница — десяток, тысяча....

— Коллеги, — буркнул Рауль. — Мы друг друга поймем...

— Надеюсь, — Пятый посерьезнел. — Редко кто понимает. Чаще убить готовы. Но боятся.

Рауль стиснул стакан. Нервы, нервы...

— Слушайте, не стоит меряться — кто хуже. Не знаю, сколько там у вас — сотни или тысячи... Я знаю лишь одно. Да, власть и грязь всегда ходят рядом. Нет там добра — есть меньшее зло. Нету прыжка во всеобщее счастье — есть долгие годы работы. Нужно держать в кулаке свои чувства ради всеобщего блага, а спасать бунтарей, тратить силы впустую, возиться — все это дурость, охота на мух, радикальные средства — не там. Но здесь и сейчас у меня нету возможности действовать грамотно — устраняя причины, с расчетом последствий на годы вперед... Так что же теперь, нужно бездействовать вовсе? Смотреть равнодушно, как гибнут другие, и говорить — всех не спасешь, не трать на них средства? А средства, меж тем — для людей. Долг — для людей. И чувства в кулак — для людей. Наша Амои веками ставила благо системы превыше, чем благо людей. Горе и боль единицы — ничто, стабильность важнее — для общего блага! Ты заглянул туда, Пятый? Как тебе этот мирок? Жутко, не правда ли? А между тем, миром ведь правил искин — воплощение рацио, логика, интеллект — не придерешься! А я — не искин. И пошла эта логика к чертовой матери!

Рауль в сердцах треснул несчастным стаканом о стол.

— Спокойнее, не надо так рьяно, — попросил Пятый. — Любой искин изначально сделали люди, про это тоже надо помнить. Старая истина, но страшнее человека зверя на свете нет. И не важно, к какой расе ее применить. Ты знаешь, что в Сети гораздо эффективнее работали бы Сихес, те, кто уже умерли, а не такие, как мы — а почему, думаешь, это строжайше запрещено? Потому что Сихес так далеко за гранью, что уже могут смотреть равнодушно. А мы — еще нет. Мне не жутко, поверь. Есть миры гораздо хуже Амои... внутренне хуже. Самое страшное — когда то же самое... но на фоне благополучия. Просто у вас это заметно сразу, а там...

— Я знаю... Свобода. Когда нету свободы, благополучие — пыль.

— Не только свобода, — усмехнулся Пятый. — Если бы всё было так просто... Свободен может быть лишь тот, кто свободен внутри. Сколько не давай свободу тем, кому она не нужна — не возьмут. Или возьмут, чтобы тут же сменить на новое рабство...

— Ну, а я-то о чем? Только эта свобода сама по себе не приходит, — Рауль вздохнул. — Это ведь главное дело и есть... Знаешь, что у нас самое трудное? Учителей и воспитателей находить.

— А почему? — спросил Пятый. — От вас все сбежали?

— У нас своих мало — хороших. Пока. Пятый, ведь это — планета без женщин. Нету семей, матерей. Детей не рождают — их производят. Воспитывают — в интернатах. На всех этапах взросления — страх выбраковки и гибели. Свободы выбора — нет и в помине, в какую профкасту попал — сидишь там до смерти. Образование — только в рамках профессии. Свобода совести, права человека и прочие бредни — да что вы! Как думаешь, какими вырастут люди в подобных условиях? Очень добрыми?

— Что есть доброта? Они могут быть забитыми, ожесточенными... Доброта — в другом...

— И жестокие люди могут быть добрыми, — добавил Лин. — Тот же Андрей, царствие ему небесное...

— Но разве легче детям, что их будут бить не в злобе, а в ожесточении? Нельзя быть воспитателем тому, кто людей ненавидит.

— Нельзя, но это практикуется, — заметил Пятый. — Причем не только на Амои.

— Ну, вот я и стараюсь, чтобы теперь практиковалось меньше. Слава вышним, Амои не единственное место в Галактике, где обитают люди. А хороших людей все-таки больше... Впрочем, ребята, это история долгая.