Для девушки, которой не исполнилось и восемнадцати лет, она видела слишком много ужасов в Битве Вечной Ночи, и перенесенное потрясение все еще было слишком сильно. А уж учитывая все предыдущие злоключения бедняжки, неудивительно, что она впала в меланхолию. Помимо прочего, ей снова и снова вспоминалось падение принца Моррагана.

Обретя свободу, Вивиана сняла кольцо в виде листа и вернула его королю. Теперь же Ангавар бережно надел его на палец возлюбленной, осушая ее слезы поцелуями, жаркими, как лучи солнца.

— Да, — признал он, — такая потеря и впрямь уничтожает всякую радость.

Но тут же добавил:

— На время.

От природы Светлые не привыкли грустить, а уж тем более грустить долго.

Ашалинда вернулась в Каэрмелор вместе с Ангаваром и Вивианой на борту Летучего йорабля «Д'Арманкорт». Там ждал их Эдвард. Юный принц, вопреки своей воле, все это время провел в столице. На войну его не пустили: жизнь единственного наследника слишком драгоценна, чтобы рисковать ею в бою.

Когда корабль вырвался из окружающей Мглицу поволоки тумана на яркие, пронизанные солнцем просторы, откуда-то с высоты спикировал Эрантри. В когтях он сжимал полумертвую птичку. Он бросил добычу на палубу — и там птичка мгновенно превратилась в Кейтри. Бледная, окровавленная, девочка без чувств скорчилась на досках. Ангавар тотчас же поднял ее, и она встала пред ним, исцеленная, но ошарашенная и ничего не понимающая. Ашалинда обняла и расцеловала ее.

— Кейтри, тебе больше не придется прислуживать ни мне, ни кому другому! — сказала она. — И ты, и Вивиана получите собственные поместья и собственную свиту придворных. Но пока все это уладится, я приглашаю вас обеих пожить со мной в Каэрмелорском дворце.

Не успел еще Летучий корабль приблизиться к Каэрмелору, как из облаков вынырнул отряд всадников на эотаврах. Впереди всех летел принц Эдвард. Получив от Всадников Бури известие о приближении короля, он торопился приветствовать Ангавара и Ашалинду и поздравить их с победой. Искусно приземлившись на палубе, он соскочил с коня, снял шлем и, встав на одно колено, склонил голову.

— О ваше величество и вы, несравненная госпожа моя, я всецело к вашим услугам.

Ангавар сердечно приветствовал юношу и, подняв его на ноги, прижал к сердцу, однако Ашалинда заметила, что щеки молодого принца бледны и ввалились, а под глазами пролегли синие тени, точно он много недель почти не спал или чем-то серьезно болел.

— Я очень беспокоился из-за вашего отсутствия, — пояснил он, перебегая глазами с Ангавара на Ашалинду. — И теперь крайне рад вашему возвращению.

Лицо у него вдруг раскраснелось, словно от лихорадки, грудь вздымалась и опадала, как у тонущего пловца.

— Вы здоровы, Эдвард? — участливо спросила Ашалинда.

— Совершенно здоров. — Он улыбнулся теплой, но несколько вымученной улыбкой. — Просто очень взволнован.

— Тогда будем же радоваться встрече! — заключил Ангавар.

Вот так та, кого прежде называли Бабочкой, и Леди Печалей, и Воительницей, вновь вернулась в королевский город.

Первый раз она прибыла сюда одна, в карете. Второй — верхом на коне, вместе с Королем-Императором, а на этот раз — ян, тан, тетера — на воздушной ладье, в объятиях возлюбленного, воздать должное которому могли бы только поэты. И теперь вся правда выплыла на свет. Однако история их на том не закончилась.

Пешком и верхами Легионы Эриса покидали Мглицу и возвращались в земли, где светило солнце. Они шли через Намарру, через Нениан Лэндбридж и наконец вступили в Эльдарайн. Оттуда путь их лежал в Каэрмелор. Там, пройдя торжественным маршем по городу, солдаты расходились в родные края.

И во время этого похода они постоянно обнаруживали, что кругом кишмя кишат всяческие незримые существа. То что-то мелькало или перепархивало совсем рядом, но затихало, едва обернешься и пристально посмотришь на это место. То в ночи раздавались какие-то непонятные звуки. То солдаты пробуждались в кошмарах и долго еще вспоминали, что за ужасы им снились. Однако все эти странности были лишь легкой рябью прилива — волны нежити, что, подобно людской армии, двинулась обратно на обжитые места: к родникам и колодцам, ручьям и озерам, рудникам и пещерам, холмам, лесам и горам, полуразрушенным башням и заброшенным людским домам. И совсем как солдаты, из боя домой возвращалось меньше колдовских созданий, чем ушло на Зов.

Впереди светло-голубые небеса позднего тейнемиса темнели от огромных стай птиц. Чем вызывались эти несвоевременные миграции, было совершенно неясно, ибо лето украшало Эрис золотистыми венками лучей оттенка спелой пшеницы. На ходу солдаты пели и разглядывали крученую вязь птичьих стай в небе, усматривая в этих черных колючих узорах какие-то знамения: или знаки победы — или просто приметы того, что весь мир кругом находился в волнении. Казалось, сама земля пробудилась: реки и ручьи текли быстрее и журчали радостнее, ветра дули сильнее и резче, леса трепетали и перешептывались, цветы цвели ярче, а дикие звери, забыв обычную робость, частенько показывались людям — за исключением разве что возвращающихся отрядов, ведь солдаты и глазом не моргнув подстрелили бы их на обед.