Несколько человек угодливо засмеялись.

Рохейн изо всех сил пыталась держать себя в руках. Если она потеряет терпение, это будет окончательным унижением. Посчитав, что она в очередной раз удачно сострила, Дайанелла потеряла интерес к Рохейн и отвернулась.

Наконец маркиз, набив свой и без того раздутый живот еще и сладкой пшеничной кашей с корицей, поднялся при помощи слуг и направился к выходу. Слава богу, обед подошел к концу.

За стенами дворца продолжал бушевать шторм.

Комната с золотыми цветами акации казалась раем.

— У лордов не такие злые языки, как у леди, — устало пробормотала Рохейн. — Никто из них не сказал ни единого язвительного слова.

— У лордов свои собственные правила при Дворе, миледи.

Рохейн поднялась по ступенькам к кровати и улеглась на мягкую перину. Вивиана тихо сказала:

— Ваша светлость так мало поела. У вас аппетит, как у цыпленка.

— Ты очень добрая, — заметила Рохейн, — и поддерживала меня, как только могла. Какие странные люди! Но совершенно ясно, что ничего не получилось, и я потерпела фиаско. Теперь уж меня никогда не примут в общество. Я оказалась изгоем, не успев вступить в него.

Как будто тяжесть всего мира легла ей на плечи. Вивиана помогла хозяйке улечься и пошла обедать с остальными служанками.

Пара нечеловеческих глаз, красных как угольки, прорезала взглядом темноту.

Пахнуло гнилостным смрадом. По углам раздавался скрежет, шуршание и повизгивание. Какие-то живые существа топали, толкались. Темные силуэты карабкались друг на друга, скатывались со спин, но сзади тут же наплывала другая волна. Они были в огромном количестве везде: под кроватью, в складках портьер, на диване, с мягким тяжелым стуком падали с ламбрекенов. Существа извивались, толкались по углам, карабкались на медные элегантные ножки каминного экрана, скользили по инкрустированной золотом поверхности полированного стола, сидели в вазе с апельсинами, помещенной на серебряный пьедестал, который поддерживали четыре амура.

Это были крысы, и они пищали.

Их крадущиеся шаги и скрежет когтей по полу наводили ужас. Когда они подобрались ближе, Рохейн увидела, что у каждой из крыс злорадное лицо одного из придворных. Оборотни ускорили шаг, и сплошной черный поток стал заполнять ступеньки, а потом хлынул на кровать, по вышитому постельному белью, прямо к ее лицу. Мерзкие животные покрыли ее теплыми зловонными телами и острыми как иголки когтями раздирали кожу, потом выели глаза и через пустые глазницы проникли в мозг. В конце концов крысы сожрали ее плоть, а кровь по шелковым подушкам стекала на ковер, похожий на цветущий луг. А от нее остался только череп с пустыми глазницами.

Закричав, Рохейн проснулась.

В окна проникал бледный жемчужный свет. Над собой Рохейн видела гроздья акации, поддерживающие балдахин. Она осмотрела комнату. В блюде на столе лежали не апельсины, а груши, гранаты, сливы, яблоки и аметистовый виноград.

Нет и следа пребывания крыс. Девушка провела рукой по лбу. Ее дыхание с шумом вырывалось из груди, лицо заливал холодный пот.

В комнату вбежала встревоженная Вивиана.

— Что случилось, миледи?

— Ничего страшного. Просто ночной кошмар.

Вивиана подошла к окнам и отодвинула кружевные занавески. В комнату проник солнечный свет. После шторма небо очистилось.

Снаружи на зеленом холме около стены сада прогуливались белые павлины, не подозревая о цели своего существования по мнению Королевских поваров. Няни выводили из дворца одетых детей. Они играли с карликовыми лошадками ростом с небольшую собаку. Жители Каэрмелора смотрели на детей сквозь железные решетки ограды, надеясь увидеть кого-нибудь из Королевской семьи. А дети с интересом смотрели на них. Младший сын графа проехал мимо окна в игрушечной карете, которую тянула овца. Он с остервенением хлестал животное кнутом.

— Чего ты боишься? — спросила вдруг Рохейн.

— Я не совсем понимаю вас, миледи, — нерешительно проговорила служанка.

— Я очень боюсь крыс, — объяснила Рохейн. — Страх сильный и абсолютно беспричинный. В конце концов, они всего-навсего маленькие животные, в общем-то безвредные. Крыс едят рыси и лисы. Почему я их так ненавижу — ума не приложу.

— Мой кузен Руперт не переносит звук рвущейся ткани, — заметила Вивиана.

— Как странно.

— А мне кажется, в этом нет ничего странного, миледи. У него был врожденный вывих бедра, поэтому его очень туго бинтовали, чтобы оно выровнялось. При этом отрывали длинные полосы полотна, чтобы использовать их в качестве бинтов, и это служило сигналом к началу его мучений. Он сильный, крепкий мужчина, но страх остался. Моя мама обычно говорит, что у каждого человека должен быть хотя бы один необъяснимый страх, потому что люди так устроены. Я, например, боюсь пауков.

— Пауков? Но они такие приятные существа, умные, безобидные…

Вивиана содрогнулась.

— Даже говорить о них спокойно не могу, миледи. Меня в дрожь бросает.

— Откуда у нас эти страхи?

— Не знаю, миледи. Но говорят, что они зарождаются в раннем детстве.

— Значит, — прошептала Рохейн, — в моем детстве меня сильно напугали крысы.

Вивиана опять посмотрела в окно.

— Прошлой ночью был ужасный шторм, правда, миледи? Сейчас он закончился, но ветер все еще сильный, хотя уже перевалило за полдень.