— Сказки все это, — вырвалось у меня. Горчица выдержала свою обычную крохотную паузу.

— Может, и сказки… Только в те времена не было слова страшнее, чем «веснар». Для йолльцев. Да и наши… сам ведь знаешь, Осот, завидовали вам, завидовали до белых костяшек, — она сжала загорелый кулак, будто подтверждая свои слова проступившей сквозь кожу белизной мослов. — Кто в поселке самый богатый? Веснар. К кому на поклон с подарком идти? К веснару… А йолльцы давали хорошие деньги. Трудно удержаться, понимаешь.

Она говорила, чуть улыбаясь, посверкивая глазами, и от этого ее слова исполнялись еще большей жутью. Маг сидел над своей тарелкой, сгорбившись. Глаза его запали, подбородок и щеки покрылись серой неопрятной щетиной. Я знал, что выгляжу не лучше.

— А бывало такое, чтобы веснар предавал веснара? — спросил я хрипло. Перед глазами у меня стояло бледное лицо Усача.

— Вряд ли, — Горчица покачала головой. — Помилования вашему брату никто не обещал, вот хоть у его милости мага спроси.

— Он сказал «беги», — пробормотал я, — а сам остался на месте… Он привел нас на гребень Песчанки, выставил, как мишени… А сам остался лежать…

— Кто?

— Усач. Ты знала такого человека?

Она покачала головой:

— Если ты о веснаре, то те из них, кто выжил, имена сменили и подальше от дома перебрались. От тех мест, где их знали. Опять же, двадцать с лишним лет прошло, парнишка превратился в мужика, жизнью его покорячило… Так, бывает, люди меняются, что мать родная не узнает.

— Только зачем ему меня убивать? — спросил я растерянно.

— А ты, может, узнал бы, — заговорил маг, наконец-то оторвавшись от созерцания тарелки с мясом. — Ты, может, помнишь его, этого Усача. Или он боится, что ты его помнишь.

Я напряг память: кого я видел, вернувшись в Холмы? Кто видел меня? Смотритель в будке на станции. Хозяин и хозяйка безымянной гостиницы с йолльской лицензией на гвозде. Продавец пива… Сборщик налогов — муж черноволосой Розы…

Хозяин гостиницы.

«Беги, Осот! Спасайся!»

— Значит, Крикун присылал слугу — узнать, что с его постояльцем? — я обернулся к Горчице.

Она подняла белесые брови:

— Ты на Крикуна подумал? Он, вроде бы, не местный. Семь лет назад приехал, гостиницу открыл, мне еще грозился, что разорит, мол. Разори-ил, — она ухмыльнулась. — Какие-то приметы были у твоего Усача?

Я задумался. Не над приметами Усача. Над тем, как близко я могу подводить йолльского мага — к тайному веснару. Не сказал ли я слишком много. Не проговорилась ли Горчица.

Мне вспомнилось лицо умирающего деда — с огромными удивленными глазами. «А йолльцы давали хорошие деньги. Трудно удержаться, понимаешь»…

Но Усач?!

Горчица смотрела на меня — ждала ответа. Брови ее сошлись, пролагая две глубокие морщины на переносице. Я подумал, что она старше, чем мне с самого начала показалось.

Перед маленькой безымянной гостиницей топтались лошади. Высился над плетнями одинокий всадник — офорл. Я почувствовал, как напрягся Аррф.

— Привет, соотечественник! — крикнул всадник по-йолльски. Нас с Горчицей он будто бы не заметил.

— Привет, соотечественник, — отозвался Аррф хрипловато. — Что, собственно…

— Медицинская служба, плановый рейд! Есть замечания, пожелания от наместника?

— Никаких, — ответил Аррф после паузы. — Доброй работы.

Из гостиницы вышли двое в черных плащах, каждый с медицинским чемоданчиком.

— Привиты? — спросил тот, что повыше, глядя мимо меня. Я закатал рукав, показывая давний круглый рубец. Рядом, иронично хмыкнув, поддернула рукав Горчица. Двое в черных плащах равнодушно скользнули взглядом по нашим отметинам.

— Было время, — Горчица говорила, по обыкновению, улыбаясь. — Взяли как-то меня, бродяжку, доблестные йолльские солдаты… Думала, убьют.

Девушка пролежала в канаве весь вечер, а в темноте попыталась вырваться из окружения. Долго ползла, задержав дыхание, прислушиваясь. Погружалась с головой в затхлую воду, пережидая шаги и голоса йолльских охранников. Она не понимала их язык: казалось, йолльцы разговаривают волшебными заклинаниями, лишенными смысла, но полными угрозы. Казалось, над головой у нее ходят огромные жуткие птицы, позвякивающие железными перьями.