Киалан запел песню Адона — из тех, которые Кленнен никогда не пел на Юге.

— О! — воскликнула Брид и начала испуганно озираться.

— Здесь никого нет. Помолчи! — бросил Морил.

Киалан сыграл эту часть в безупречном старинном стиле. А потом вдруг подмигнул Морилу и перешел на такой же особый перебор, которым сам Морил воспользовался в Нитдэйле. И казалось, что песня вдруг ожила:

— А так хорошо получилось! — сказал Морил.

— Я последовал твоему примеру, — чуть виновато признался Киалан. — Мне тоже не нравится старинный стиль, и я не понимаю, почему он считается неприкосновенным. Ох! Но как же я давно не играл. Ну, как по-вашему, от меня вам будет польза?

— Сам знаешь, что будет, — запальчиво ответила Брид. — Обманщик! Если ты настолько хорошо играешь, то почему молчал раньше? Отец включил бы тебя в представление, и тебе не пришлось бы делать в городах вид, будто ты не с нами.

— Я знаю, что включил бы! — с чувством сказал Киалан. — Он облачил бы меня в ярко-малиновый костюм и выставил бы на всеобщее обозрение. Сначала мне ничего не хотелось вам говорить — вы все так великолепно играли! А как только я понял, каков ваш отец, я скорее умер бы, чем признался ему в этом. Хотя мне было страшно ходить по городам одному.

Вот так и вышло, что, когда Олоб неспешно втащил на поселковую площадь повозку, на ней, чтобы играть и петь, встали в полный рост три человека. Морил и Киалан нервничали, а Брид, как всегда, была уверена в себе, словно королева. Морил исполнил пару песен Дагнера, но в основном они пели баллады, потому что они были коньком Брид, а у Киалана голос на что-то более сложное не годился. Пришедшие на площадь люди слушали их и хлопали. Несколько человек попросили спеть еще, и Брид порадовала их, созывая коров. Они заработали немного денег. Достаточно, чтобы купить яиц, молока и масла, а какая-то женщина подарила Брид корзину немного подвядших яблок. Это нельзя было назвать оглушительным успехом, но и провалом представление не закончилось.

— У нас получается! — радостно объявила Брид.

Морил улыбнулся и забренчал на своей квиддере. Повозка снова выехала на дорогу. Время от времени он начинал играть по-настоящему, и тогда к нему присоединялся Киалан с квиддерой Дагнера. Они экспериментировали и пробовали добиться новых эффектов и тональностей. Морилу редко случалось получать от музыки такое удовольствие. Он едва не жалел, что дорога в Ханнарт не в два раза длиннее.

На обед они приготовили нечто вроде омлета с сыром и съели его, расположившись на поляне между двумя быстрыми ручьями. Киалан утверждал, что это блюдо — просто яичница, Брид возражала. Морил не участвовал в их споре, потому что прислушивался к журчанию воды. Оно навевало мысли о Севере. На Севере где-то рядом всегда слышался голос текущей воды. Морил сонно размышлял о том, нельзя ли создать мелодию, которая передавала бы шум потока, когда Брид бесцеремонно его растолкала и сообщила, что они едут дальше.

— Тебе не обязательно было так делать! — запротестовал Киалан.

— Почему? Ты же знаешь, как это бесит, когда он с головой уходит в свои мечты! — возразила Брид.

— Да, но это просто его манера, — ответил Киалан. — На самом же деле Морил замечает раз в шесть больше, чем другие люди. Я готов спорить, что он слышал каждое наше слово. Правда, Морил?

— Наверное, да, — отозвался Морил, немного удивившись.

— Можно теперь я буду править? — спросил Киалан.

Брат и сестра не возражали. Им показалось, что, разрешая Киалану править Олобом, они ясно покажут ему, что теперь он полноправный член их труппы, а не пассажир. Так что Киалан держал вожжи, а Олоб рысил вперед по пустынным предгорьям. Морил сидел рядом с Киаланом, продолжая наигрывать на квиддере, и мечтательно смотрел на холмы, стада овец и изредка появлявшихся в отдалении пастухов.

Они подъехали к крутому подъему, который вел на третью и последнюю террасу предгорий. Дорога здесь была самой живописной, потому что до самого верха шла через рощи. Солнечный свет яркими пятнами пробивался сквозь весеннюю листву. Все трое смотрели вперед и улыбались тому, как лица спутников становятся то зеленоватыми, то усеянными мелкими крапинками света.

Однако Олоб, недовольный то ли тем, что вожжи держит Киалан, то ли тем, что ему за день приходится преодолевать уже второй подъем, становился все более беспокойным. Поначалу он только мотал головой и останавливался. Киалан уговаривал его идти дальше, но каждый раз это давалось все труднее. Спустя какое-то время Олоб принялся шарахаться то в одну сторону, ту в другую, так что колеса повозки цеплялись за кусты боярышника, который рос у обочин. Киалан начал элиться. Когда Олоб сделал это в четвертый раз, Киалан вышел из себя и обругал конька. Олоб немедленно свернул направо и, казалось, готов был вскарабкаться по крутому подъему и уйти в лес, только бы не оставаться на дороге. Морил даже испугался, что повозка перевернется. Винная бутыль завалилась набок и сшибла Брид, заставив квиддеры страшно забренчать.