«Мне страшно», — сказал он Сапфире.

«Почему?»

«Потому что… — Он колебался. — Потому что я не знаю, как защитить себя от нового приступа, и не знаю, когда он снова на меня обрушится. Но только это непременно случится и наверняка в самый неподходящий момент! Моё собственное тело стало мне врагом, Сапфира!»

Дракониха что-то промурлыкала себе под нос и сказала:

«Я тоже ничего не могу тебе посоветовать. Жизнь, насколько я могу судить, — это всегда и боль, и удовольствие. И если болью придётся заплатить за часы наслаждения, то разве эта цена чрезмерно велика?»

«Да, чрезмерно!» — сердито рявкнул Эрагон. Он отшвырнул одеяла, встал и, пройдя мимо драконихи, направился к центру лагеря, где у костра сидели Арья и гномы.

— Поесть ничего не осталось? — спросил он. Датхмер молча наполнил миску едой и подал ему, а Торв почтительно спросил:

— Ну что, тебе уже лучше, Губитель Шейдов? — Похоже, и он, и другие гномы искренне сочувствовали Эрагону.

— Все хорошо. Я отлично себя чувствую, — быстро сказал он.

— Ты взял на себя тяжкую ношу, Губитель Шейдов.

Эрагон нахмурился, резко поднялся и отошёл подальше от костра, в темноту, чувствуя, что Сапфира где-то неподалёку. Впрочем, дракониха к нему не подходила, понимая, видно, что пока лучше оставить его в покое. Эрагон, стараясь подавить дурное настроение, принялся за приготовленное Датхмером рагу, но стоило ему проглотить первый кусок, как за спиной у него послышался голос Орика:

— Тебе не следовало так с ними поступать! Эрагон гневно взглянул на него:

— Ну, что ещё?

— Торв и все остальные получили приказ охранять тебя и Сапфиру и готовы в случае чего даже умереть за вас. Именно тебе они доверят в таком случае своё священное погребение. Не забывай об этом!

И Эрагон, заставив себя проглотить вертевшиеся на языке сердитые возражения, молча уставился на чёрную воду — река все бежала куда-то, не зная покоя, но вид этих текучих вод все же помог ему привести мысли в порядок.

— Ты прав, — сказал он Орику. — Я нечаянно сорвался.

В темноте блеснули зубы Орика — он широко улыбался:

— Ничего, такой урок должен усвоить каждый, кто командует людьми. В меня, например, это навсегда вбил Хротгар: я тогда швырнул сапогом в гнома, бросившего свою алебарду там, где на неё любой мог наступить.

— И ты этого гнома ударил?

— Мало того! Я сломал ему нос, — засмеялся Орик. Эрагон тоже невольно засмеялся:

— Ладно, я постараюсь никому нос не ломать. — Он сжал в ладонях ещё тёплую миску с едой, вдруг почувствовав сильный озноб.

Орик достал из висевшего на поясе мешочка несколько переплетённых между собой золотых колец и уронил безделушку Эрагону на ладонь.

— Это головоломка, — сказал он. — С её помощью мы неплохо определяем, кто на что способен. Здесь восемь тонких золотых ленточек, свёрнутых в кольца; если их правильно соединить, они образуют единое кольцо. Я и сам очень люблю складывать эту головоломку, особенно когда чем-то встревожен.

— Спасибо, — прошептал Эрагон, не сводя глаз с золотых проволочек.

— Можешь оставить это себе, когда сумеешь сложить кольцо.

Вернувшись в палатку, Эрагон лёг на живот и принялся внимательно изучать головоломку. Её составляющие были как бы продеты одна в другую, гладкие с одного конца и заострённые — с другого. Казалось, соединить их ничего не стоит.

Эрагон попробовал это сделать и вскоре пришёл в отчаяние от того, что ни одна из частей головоломки, казалось, к другой попросту не подходит.

Решение этой задачи настолько поглотило его, что вскоре он совершенно забыл о той ужасной боли, которую испытал всего несколько часов назад.

Спал Эрагон довольно спокойно и проснулся перед рассветом. Протирая заспанные глаза, он выбрался из палатки и с наслаждением потянулся. Воздух был ещё холодный, изо рта вырывались облачка пара. Эрагон кивнул Шрргниену, дежурившему у костра, и пошёл умываться к реке.

Вернувшись, он определил местонахождение Сапфиры, опоясался мечом и направился туда, где находилась дракониха, — за берёзовую рощу, вытянувшуюся вдоль берега Аз Рагни. Пробираться пришлось сквозь густой подлесок, и вскоре он вымок до нитки. За рощей он увидел округлый холм, на вершине которого точно две старинные статуи стояли Сапфира и Арья, глядя, как по небу разливается сияющее зарево зари, окрашивая в золотисто-розовые тона серые просторы равнины.

Эрагон вспомнил вдруг, как Сапфира наблюдала за восходом солнца с изголовья его кровати: она тогда всего несколько дней, как проклюнулась из яйца. Сейчас же она была просто великолепна — со своими ясными жестокими глазами ястреба, прячущимися под шипастыми надбровными выступами, с гордо и хищно изогнутой шеей, с той явственной силой, что сквозила в каждой линии её тела, настоящая охотница, в полной мере наделённая той дикой и свирепой красотой, которая этому понятию соответствует. Резковатые черты Арьи и её грациозность пантеры идеально соответствовали облику стоявшей рядом с ней драконихи. Они удивительно подходили друг другу сейчас, залитые первыми лучами восходящего солнца.