– Ты про Яроша давай, а, – дернул его за рукав музыкант.

– А ты что, сладкая бузина, песню никак про него сочинить задумал?

– Вот еще! Выдумаешь тоже! Просто интересно.

– Ты, если надумаешь сочинять, меня про другого вожака расспроси. Про Сыдора из Гражды. Он тоже в здешних краях шастает…

– Доскажи про Яроша, – попросил Годимир, и такая нотка проскользнула в его голосе, что Пархим не посмел ослушаться.

– Да взяли их. Взяли в корчме одной, сладкая бузина. Уж не знаю, может, корчмарь сдал всю хэвру с потрохами за то, что не поделились добычей, а может, кто из кметей сгонял бегом в Островец… Большинство лесных молодцев пораненные, побитые в руки стражников попали. Их тут же и порешили. Головы на бревно и все…

– А что, у Желеслава и палач имеется? – Олешек вроде бы и оттирал пятно с зипуна, но, оказывается, все слышал.

– Зачем ему палач, сладкая бузина, с таким мечником? Взял Авдей топор в руки и посек. Говорят люди, даже не запыхался. Вот оно как. А вожака приказал Желеслав в колодки заковать. Для позора. У нас так все больше кметей за недоимки наказывают. Ну, понятное дело, их-то не до смерти. А Яроша Бирюка, велел король не выпускать, пока ноги не протянет. И пускай торчит обок дороги, ровно пугало. Кто его пожалеет?

– Понял, пан рыцарь, каково выходит? – заметил Олешек.

Годимир не отвечал. Кусал соломинку, молчал и хмурился.

– Да что вы с этим Ярошем? – Пархим улыбнулся. – Давайте я вам про Сыдора расскажу… То есть, рассказал бы, сладкая бузина, да приехали уже!

И точно, дорога вынырнула из-под лесного полога на широкий луг у реки. Коснувшееся брюхом окоема солнце бросало розовые лучи на бревенчатую сторожку, крытую дранкой. Возле нее горел костер, пуская дым длинным хвостом по-над берегом, а у огня копошились три вояки в зеленых накидках с коричневыми полосами. Желеслава воинство. Теперь Годимир не спутал бы их ни с кем.

Неподалеку стояла телега, накрытая сверху дерюгой. Видно, какой-то купец или ремесленник тоже выбрался на ярмарку, приуроченную к турниру. Рядом с телегой тоже светился огонек костра. Вокруг сидели люди, четверо из которых показались знакомыми. Да это же те самые иконоборцы, что откушивали жаренных карасиков в корчме Ясей!

– То ли двужильные святые отцы, – пробормотал Олешек, тоже опознавший их, – то ли еще вчера в путь выбрались…

Но Годимира уже не интересовали ни стражники, ни иконоборцы, ни купцы.

На половину стрелища правее моста, перегороженного рогаткой, стоял шатер белых и красных цветов, за ним паслись стреноженные кони. Два, три… Ого! Целых пять!

– Что, пан рыцарь, уши навострил? – усмехнулся музыкант. – Своего брата почуял?

– Знаешь, зачем рыцари у мостов и бродов шатры ставят?

– Переночевать, небось, хотят, сладкая бузина… – рассеянно буркнул Пархим. Его сейчас больше всего интересовали стражники. Прямо глаз с них горшечник не спускал.

– Как бы не так! – воскликнул Олешек. – Это они… Позволь, я угадаю, пан рыцарь? Это они во исполнение обета всех встречных-поперечных на поединок вызывают. Верно?

– Точно! Только не они, а он. Было бы два рыцаря, так и два шатра разбили бы. И знамя одно… Вот леший, темнеет, видно плохо.

– Ничего. Утром рассмотришь.

– Рассмотрю. Знаешь, что мне в голову пришло?

– Нет. Откуда ж мне знать? – Шпильман пожал плечами.

– Я его на бой вызову.

– Что?!

– Простите, что перебиваю, – вмешался Пархим. – Ничего, ежели мы ближе к лесу станем? Сегодня все едино нас через мост никто не пустит. До утра ждать, сладкая бузина.

– Становись, где хочешь, – отмахнулся Годимир. – Я его вызову!

– Погоди, пан рыцарь! – Олешек затряс головой. – Он-то при оружии, как полагается. Как ты драться собрался?

– Я вызову его на бой без оружия!

– На кулачках, что ли?

– Ну да!

– Да он тебя обсмеет. Хорошо, если плетьми не погонит!

– Это мы еще посмотрим!

– Да что там смотреть? Я и так вижу. Пять коней. Значит, рыцарь не из простых. Вельможный пан. С таким, поди, и Желеслав раскланялся, как с равным, не то что… – Шпильман осекся, замолчал, не желая бередить душевную рану спутника.

– Какой бы ни был! Если стал у моста, обязан бой дать.

– А не захочет?

– Как не захочет? Не может отказаться, понимаешь ты? Нарушить обет ни один странствующий рыцарь не может. Ему никто руки после такого отказа не подаст.

– Так это, если узнают. А не узнают?

– Как не узнают? Зря я, что ли, шпильманом обзавелся? – хитро улыбнулся Годимир.

– Делать мне больше нечего, как про всяких рыцарей-из-под-мостов песни слагать!

– А он об этом знает? Нет! Ты, главное, попой чего-нибудь рыцарского, героического, побренчи…