Это была его, Нильса, личная справедливость. На тот момент она нашла отклик в коллективе, женщины шумно поддержали честного милиционера. Жан махнул рукой, депутат Мартынюк и другие активисты, оставшись без «огневой поддержки», разбрелись по углам.

Но я видел их глаза.

А как только в очередной раз стемнело, ко мне незаметно подобрался хирург Белкин.

— Нильс... То есть, я хотел сказать — сержант, он увел четверых к пирсу, опять притащат кого-нибудь, — шепотом поделился врач. На его мокрой лысине балансировали мутные капли, глаза провалились в глазницы, и вообще... Мне вдруг показалось, что доктор нацепил чужие очки. Тонкие дужки сидели как-то странно, впиваясь в виски.

— Это уже третья ходка, и всякий раз они кого-то приносят, — скрежетал Белкин. — Складывать некуда, пятеро раненых, а они все несут и несут...

— Что вы от меня-то хотите?

— Вы видели картинку? Ту, что Зиновий начирикал. — Белкин замолчал. Из подвала поднимались две женщины. Доктор ответил им на какой-то вопрос, дождался, пока они захлопнут дверь. — Эта мерзость облегает поселок воротником, слева и справа. Ее задержало озеро, скорее всего. Но ненадолго. Крайний дом внизу, помните? Муслим и Валя бросили там рюкзак, нести было тяжело. Тяжело оттого, что Нильс заставил их тащить сюда Лиду... толстую эту, старшую из сестер, вот.

— Ее дом просел, провалился фактически, и чудом не отдавил ей ноги! Вы, доктор, считаете, что парни должны были ее бросить?

На лестнице снова показались наши дамы. Они стайкой выбегали во двор к туалету. Когда наружная дверь распахнулась, у меня в который раз невольно екнуло сердце. На угольно-черном небе полыхал буйный костер из незнакомых созвездий. Искусственная ночь пыхала в лицо жаром, как мартеновская печь.

— Бросить? Кто ее бросал? Эта корова побежала сама, хотя ей трижды сказали не высовываться! Алексей, вы в курсе, на кой ляд она помчалась? — В темноте Белкин брызгал мне в лицо слюной. — Она помчалась, когда услышала, что идут к ней в подвал, за ее, мать растак, вареньями и соленьями! Помчалась огородами, защищать добро, хотя до этого сидела и дрожала, как мышонок! Обогнала парней, что-то ценное прятала, очевидно. В собственном доме провалилась в какую-то яму, даже не смешно. Парни рисковали, собирали жратву, там же конкуренты, мать растак, и что? Бросили компоты, рассолы, шестнадцать банок, понесли умалишенную через весь поселок, гордо. Назад вернулись — дом осел, а! Несут раненых, перегревшихся, обезвоженных, но! Не воду, не воду...

— Кирилл, я сам хочу пить.

— Поговорите с Нильсом, он вас послушает... — Белкин стянул очки, и я тут же заметил свою ошибку. Очки хирурга были в полном порядке, зато на переносице и на висках наметились пролежни. Оба глаза смотрели прямо на меня, но для того, чтобы смотреть прямо, ему приходилось чуточку поворачивать голову влево и вниз.

— Что... что у вас с лицом? — Мы стояли под лестницей, ведущей на второй этаж. Я потянул доктора за рукав к свету, но он уперся.

— Пустое... Вы себя не видели, я извиняюсь, но. Поговорите с Сашей, он нормален, по сравнению. Два ствола, у него и у Вали, это сила.

— Нормален по сравнению с другим сержантом? Я должен посоветовать Нильсу бросить раненых, потому что доктор Белкин отказывается перевязывать? Или потому, что в Жорином подвале нет места?

— С перевязочным материалом трудностей нет, однако. У нас трое пострадавших от... гм. Столкновения с металлическими предметами, пока сформулируем так. Хотя утверждают, что на них напали электроприборы. Еще двое подвернули ноги, пока убегали, также нетрудоспособны.

— Доктор, вы меня провоцируете? Я и сам вижу, что подвал похож на госпиталь.

— Делаете вид, что непонятно? Совершенно напрасно вы столь.... — Белкин понурился, шумно поскреб щетину. Его левый глаз совершенно точно стал выше правого. — Алексей Александрович, кроме нас, еще три группы по соседству. Ориентировочно, там человек по шесть, по восемь. И неизвестное количество в столовой бывшего лагеря. И никто, никто!! Никто, кроме нас, не собирает немощных. Они собирают еду и то, что можно пить. Они пытаются выбраться...

— Шестеро уже выбрались, — перебил я. — И эти трое, Рымари. Выбрались на тот свет. Доктор, вы предлагаете отравить раненых? Или лучше задушить?

— Зря, зря вы на меня, — отшатнулся Белкин. Его голос моментально сменил тональность, стал злым. — Я спасаю людей профессионально. Извините, приходится сказать прямо, спасал на двух войнах. Что такое гангрена, вы знаете, конечно же. Иногда приходится отсекать здоровые ткани, вот. Чтобы спасти организм, хе... Компоты и рассолы, шестнадцать банок, да. А у нас в мастерской матери выжимают пот из сорочек надо ртами детей, вот так.

— А почему вы пришли ко мне? С чего вы взяли, что я здесь командую?

Его улыбка мне не понравилась.

— А с чего вы взяли, что с другими я не говорил? Наши люди остаются стадом баранов в любой ситуации, они даже не пищу ищут, они истерически ищут вожака. Я пытался вам втолковать, что команду надо мирить, а не ссорить, но. Вы не слышите, вот. Очень жаль, но я не желаю висеть между. У меня супруга неважно себя чувствует, да. Не желаю видеть, как она страдает, пока другие убиваются за свои огурцы!..

Тут до меня кое-что дошло. Слишком болела голова, никак не мог сосредоточиться. Я не сразу обратил внимание, что Белкин переодел рубаху и сменил пижамные штаны на чьи-то белые брюки. Брюки ему были явно велики, Белкин подпоясался веревкой, за спиной держал авоську с двумя термосами.